Мехлис. Тень вождя

«2-го июля.

Дорогой Лева!!

Твою лавку на 34-й улице закрывают, и все продают за бесценок. Напрастно ты послал всю партию в распоряжение Когана. Эта партия полотна лучше, нежели прежняя. Только ее лучше можно было продать через Моселъпром — Рабиновича.

Амторг только занимается интригами и думает, что его дядя в Москве через Лазаря сумеет скрыть его проделки. Только напрастно ты позволяешь им всем наживаться, рискуя своей шкурой. Пакеты от Розы и Моисея пришли из Сан-Франциско и выручка кредитирована там на месте.

Подробности получишь с почтой из Вашингтона. Это письмо шлю на адрес Кагановича, чтобы оно не попалось в лапы твоей Маньки.

Борис и Броня — здоровы, у них родился сын 15-го июня. Муж Этель умир от разрыва сердца. Мать ее мужа хочет, чтобы она жила с нею в Чикаго. Мы все здесь здоровы и мечтаем как-бы скорее с тобой увидеться.

Прости мою мазню. Ты знаешь, мне трудно писать по-русски.

Ну, цилую, тебя, твой брат — Соломон».

Нет сомнения, что это письмо, попав в руки Мехлиса, не на шутку его встревожило. Недруги получили против него отличное оружие для интриг — преступные связи с заграницей, незаконная коммерция, да мало ли что еще. А если в это письмо поверит хозяин, которого «органы» проинформируют непременно? Нет уж, лучше доложить все самому и в выгодном для себя свете.

28 ноября 1938 года под грифом «Сов. секретно, экз. № 1» Лев Захарович отправил это письмо Сталину со следующей сопроводиловкой:

«Во время моей командировки в июле месяце в адрес Кремля на мое имя прибыло провокационное, сумасбродное письмо с печатью из Нью-Йорка. Это письмо комендатура Кремля переслала в Политуправление РККА, а оттуда оно было передано Особому отделу НКВД в лице бывшего его начальника Федорова, оказавшегося врагом народа. Сейчас из Особого отдела это провокационное письмо, видимо состряпанное в московских посольских кругах, возвращено в ПУРККА.

Посылаю Вам это письмо. Полагал бы, что НКВД стоит заняться розыском провокаторов письма».[200]

Насколько известно, неприятных последствий эта «цидуля» для Льва Захаровича не имела. Но, зная нравы кремлевского двора, он вряд ли мог быть спокоен на перспективу. В любой момент, который вождь посчитал бы подходящим, письмо из Нью-Йорка было бы востребовано. В конце концов, донос небезызвестной Лидии Тимашук на своих коллег по кремлевской больнице тоже родился не в 1952 году, а пролежал в архиве почти четыре года, прежде чем органы госбезопасности, раскручивая дело «врачей-вредителей», дали ему ход…

Но вернемся к больному, оставшемуся не у дел Льву Захаровичу. Надо отдать должное его характеру: болезни он старался не поддаваться. Когда состояние стабилизировалось, стал учиться писать левой рукой — архив хранит несколько тетрадей, где в каракулях лишь угадывается его характерный до болезни крупный и твердый почерк. В качестве образца для письма использовал газетные статьи, биографию Сталина.

Появилось много свободного времени — стал что-то читать, смотреть кинофильмы, оценки их тоже записывал. Они по-своему ценны для характеристики внутреннего мира Льва Захаровича. Посмотрев фильм «Кубанские казаки», он посчитал необходимым «поздравить коллектив артистов… с выдающимся успехом». А вот его оценки книг: «Плавучая станица» Виталия Закруткина — «Книга читается с захватывающим интересом»; «Кочубей» Аркадия Первенцева — «яркая страница из истории гражданской войны»; «Как закалялась сталь» Николая Островского — «Роман страдает некоторыми шероховатостями, недоделками. Но они в стократ компенсируются революционной страстностью».