Однако более глубокий и всесторонний анализ реальной политики показывает, что, скорее всего, это не так. Сталин, и раньше не очень благоволивший к идее мировой революции, апологетом которой выступал ненавистный ему Троцкий, довольно быстро увидел утопичность ожидания мирового революционного пожара. Давнюю стратегическую цель — сократить фронт капитализма, ликвидировать «капиталистическое окружение» — он с повестки дня не снимал, но перешел к ее решению с совершенно иных позиций. Не интересами и ресурсами Советской страны жертвовать во имя ее разрешения в пользу мирового пролетариата, а, наоборот, отвоевывать у классового противника все новые плацдармы в интересах собственной страны. Если можно так выразиться, Сталин из интернационалиста эволюционировал в русского империалиста.
Будучи до мозга костей прагматиком, в Коммунистическом Интернационале он стал видеть помеху своим планам, тем более, что значительная часть коминтерновских кадров разделяла троцкистские взгляды. Не случайно его мало заботила судьба коммунистических партий в тех странах, где победил фашизм, а коммунисты ряда стран, эмигрировавшие в СССР, как и аппарат Коминтерна, были в своем большинстве репрессированы.
В 30-е годы большевистское руководство в решении своих стратегических задач на международной арене полагалось не на мировую революцию, а на Красную Армию. Пропаганда устами Молотова, Жданова, Щербакова и других политических деятелей усиленно навязывала общественному сознанию мысль о присущей первому социалистическому государству наступательной стратегии сокрушения, о необходимости при благоприятной ситуации взять на себя инициативу наступательных действий «с целью расширения фронта социализма». По существу, под прикрытием лозунга «освобождения» готовились и осуществлялись территориальные приращения за счет сопредельных государств. Даже Сталин не скрывал, что «с точки зрения борьбы сил в мировом масштабе между социализмом и капитализмом» СССР делает большое дело, поскольку «мы (т. е. Советский Союз. — Ю. Р.) расширяем фронт социализма и сокращаем фронт капитализма».[83]
В пропаганду этих идей включился и Мехлис. Заключая свою речь на XVIII съезде партии, он заявил буквально следующее: «Не за горами, товарищи, то время, когда наша армия, интернациональная по господствующей в ней идеологии… поможет рабочим стран-агрессоров освободиться от ига фашизма, от ига капиталистического рабства и ликвидирует капиталистическое окружение, о котором говорил товарищ Сталин».[84]
Может быть, это была оговорка, импульсивное, заранее не согласованное с генеральным секретарем высказывание? Исключено. И не только потому, что оратор никогда бы не решился на столь опрометчивый шаг. Факты говорят сами за себя: не выражай его слова официальную линию сталинского руководства, он был бы неизбежно снят со своего поста, если не хуже. В действительности же через несколько дней Лев Захарович был избран членом ЦК, а потом и членом его Оргбюро. С «впавшими в ересь» в ВКП(б) поступали иначе.Справедливости ради надо сказать, что, призывая сокращать фронт капитализма, Мехлис не собирался отсиживаться за спиной других. Везде, где Красная Армия в те годы скрещивала с врагом штыки, он побывал сам, будь то жаркие пески у Халхин-Гола или ледяные скалы Карельского перешейка.
Первым пробным камнем стала поездка по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июня 1938 года на Дальний Восток в связи с обострением обстановки в районе озера Хасан. Когда Мехлис и заместитель наркома внутренних дел Фриновский прибыли в Хабаровск, командующий Дальневосточным Краснознаменным фронтом маршал Блюхер, похоже, уже знал, какую «помощь» следует ждать с их стороны. После ознакомительного разговора с московскими эмиссарами он не случайно сказал жене: «Приехали акулы, которые хотят меня сожрать, они меня сожрут или я их — не знаю. Второе маловероятно».
Мехлис устроил здесь подлинное избиение кадров. Очистку от «врагов народа» частей Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (в эти дни преобразованной во фронт) он начал с… Краснознаменного ансамбля песни и пляски Союза ССР, прибывшего туда из Москвы на гастроли. Тут же Сталину ушла шифрованная телеграмма: «Доношу: в ансамбле краснознаменной песни тяжелое положение. Прихожу к заключению: в ансамбле орудует шпионско-террористическая группа. Уволил на месте девятнадцать человек. Веду следствие. В составе есть бывшие офицеры, дети кулаков, антисоветские элементы. Привлек к работе начальника] особого отдела…» В конце концов, с ансамблем (хорошо еще не с жизнью) расстались 22 человека, из них пятеро были все же арестованы.