Мекленбургский дьявол (СИ)

— Будешь дома, — улыбнулся я, — скажи, чтобы выздоравливал. Мне верные слуги нужны!

— Непременно передам.

— Ну, давай свои послания, разбираться будем, что да как.

Мишка с готовностью снял с плеча свою «почтальонскую» сумку и поставил ее передо мной.

— Гляди государь, все печати целы! Спал вполглаза, ел с оглядкой, скакал днями и ночами, а послание из рук не выпускал!

— Молодец, — кивнул я. — За верную службу жалую тебя конем, кубком и десятью рублями к окладу. А теперь ступай и передай, чтобы кликнули ко мне дьяка Анциферова, а то я с этими бумагами до вечера не разберусь.

— Слушаюсь! — еще раз поклонился обрадованный жилец и ринулся исполнять повеление.

Сломав сургучные печати, которые, к слову, сам я несколько лет назад и ввел в оборот на Руси, разрезал ножом многочисленные завязки и принялся разбирать корреспонденцию. Вот это свернутая в трубку грамота с патриаршей печатью от Филарета. Следом еще одна от Вельяминова, потом деревянная шкатулка с гербом Мекленбурга — наверняка из Ростока, от Болика. И большой тубус с печатью Посольского приказа. Похоже, Клим вернулся из своего вояжа, а может просто донесение прислал. И, наконец, в самом низу не сверток и не тубус, а конверт из плотной бумаги. Так могла запечатать письмо только Алена. Я сам ее научил…

— Ну, где там Анцыферова черти носят? — прикрикнул я.

— Послали уж, государь! — просунул в дверь голову Бурцов.

— Что-то долго, — пробурчал я. — Ты сам-то грамотный?

— Разумею премудрость сию, — важно кивнул спальник.

— Тогда поди сюда. Ну-ка возьми этот свиток и прочитай что там…

Лучше бы я этого не делал. Нет, придворный действительно оказался грамотным, что для русских дворян не такая уж редкость. Но вот читал он до сих пор в лучшем случае Часослов или еще что-то в том же духе. Во всяком случае, именно так он и начал читать послание от Никиты. Нараспев и с выражением!

— Все, свободен! — велел я, отбирая документ у незадачливого чтеца.

Пока не пришел мой секретарь, пришлось вникать самому. Если коротко, в Москве все обстояло благополучно. Науки, ремесла и торговля процветали, а население благоденствовало. Правда, отдельные и в целом нетипичные для народа-богоносца элементы по-прежнему замышляли измену, но Вельяминов регулярно вскрывал их коварные замыслы. Причем настолько успешно, что темницы немножечко переполнены, а потому, цитирую по тексту: «надежа государь, надо что-то решать».

По поводу моих воинских успехов была кратенько выражена бурная радость, а затем шло перечисление, где и какие заложены крепости на новой засечной черте. Какие гарнизоны и пушки в них поставлены, а также количество поселенцев с упоминанием вероисповедания. Ну да, сейчас именно религия определяет национальную принадлежность. Православный — значит русский. Лютеранин — немец, даже если чех. А католик хоть ты тресни — лях!

Известия из Мекленбурга тоже в целом радовали. В старинных моих вотчинах все обстояло благополучно, нивы колосились, города богатели, беженцы от имперских войск вносили, конечно, некоторую сумятицу, но их старались как можно быстрее переправить за границу моего богоспасаемого княжества, в том числе и на Русь.

К слову сказать, я сам приказал никого не неволить, в особенности людей упоротых на почве религиозного фанатизма. У меня тут своих таких хватает. Вот ремесленников добрых, рудознатцев, крестьян это всегда пожалуйста. Купцов тоже можно.

Пока я разбирался с письмами, примчался, наконец, Анцыферов и засел за дипломатическую почту. Все же Первак у меня ни один год личным секретарем был, а потому к гостайне, что называется, допущен. Правда с ним явились и неразлучные Митька с Петькой. Сели рядком и глазами лупают. Интересуются. Особенно царевич.

— Господин Рюмин пишет, что визит его к Римскому кесарю Фердинанду происходил с небывалой ажитацией, но к консенсусу не привел, — доложил дьяк, закончив с первым письмом.

— Что?! — удивился я.

— Тут так написано, — пожал плечами наставник царевича.

— Да ну на, — отобрал я у него послание, чтобы лично прочитать тоже самое. — Блин, где только слов таких набрался!

— В Европах человек обретается, — тяжко вздохнул Анцыферов, в свое время из-за женитьбы упустивший возможность учиться в Ростокском университете. — Привык к политесам.

Судя по всему, Первак успел подцепить модную в будущем у отечественной интеллигенции болезнь. В смысле, восторженное отношение ко всему, что находится там, где вечером за горизонт заходит солнце.

— Как привык, так и отучим, — хмыкнул я, прикидывая расклады.

В общем, все понятно. Император сейчас на коне. Подавил восстание чешских сословий, выгнал «зимнего короля» Фридриха Пфальцского и решил, что бога за бороду держит. Поэтому никого слушать не готов, кроме тех случаев, когда говорят что-нибудь приятное лично ему. Протестантские князья кажутся ему испуганным сбродом, что в принципе так и есть. Поэтому их можно и поприжать.