Мексиканская готика

Ноэми оживилась – поход в библиотеку станет чем-то вроде выхода в свет. Она сменила платье в горошек на другое, с квадратным воротником. У нее не было подходящего болеро, и стоило бы надеть белые перчатки, но, учитывая, куда она собиралась, маленькую ошибку вряд ли заметят и опишут в светской хронике.

Расчесывая волосы, Ноэми гадала, чем сейчас занимаются ее родственники и друзья. Несомненно, ее брат все еще по-детски капризничает со своей сломанной ногой. Роберта, скорее всего, пытается анализировать с психологической точки зрения круг своих приятелей – о, это ее любимое занятие, а Хьюго Дуартэ… ну он уж точно нашел себе другую подружку для концертов и вечеринок. На секунду эта мысль задела ее. По правде сказать, Хьюго был хорошим танцором и отличным компаньоном на светских мероприятиях.

Спускаясь по лестнице, Ноэми позабавилась, представив вечеринку в Доме-на-Горе. Без музыки, конечно. Танцевать придется в тишине, и все будут одеты в серое и черное, словно на похоронах.

Коридор, ведущий в библиотеку, был украшен большим количеством фотографий, а не картин, как на втором этаже. Однако рассмотреть их было трудно, потому что коридор тонул в полумраке. Пришлось бы взять фонарик или свечу, чтобы увидеть хоть что-то.

У нее появилась идея. Она зашла в библиотеку и раздвинула портьеры. Свет, заструившийся через открытую дверь, осветил участок стены, и теперь фотографии можно было разглядеть.

Лица казались странно знакомыми, вероятно, потому, что все Дойлы были похожи. Она узнала Алису, стоящую почти в той же позе, что и на портрете. Узнала Говарда Дойла, молодого, еще без морщин.

На одной из фотографий была женщина с высокой прической. Она смотрела на Ноэми огромными глазами. Они были примерно одного возраста. Из-за поджатых губ лицо женщины казалось грустным. Ноэми приблизилась к фотографии, прищурилась…

– Надеюсь, я не заставил вас ждать, – сказал Фрэнсис, приближаясь к ней. Под мышками он держал деревянную коробку и книгу.

– Совсем нет, – сказала Ноэми. – Вы знаете, кто это?

Фрэнсис взглянул на фотографию.

– Это моя кузина Рут, – ответил он после небольшой заминки.

– Я слышала о ней.

Ноэми никогда раньше не видела лицо убийцы. У нее не было привычки просматривать криминальную хронику. Она вспомнила слова Вирджиля о том, что пороки отпечатываются на лицах. Но юная женщина на фотографии действительно казалась грустной, может, недовольной, но не убийцей.

– Что вы слышали? – спросил Фрэнсис.

– Она убила нескольких человек, а потом саму себя.

Фрэнсис поставил коробку на пол, его взгляд стал отстраненным.

– Ее кузен Майкл. – Он показал на фотографию молодого человека, стоявшего навытяжку. На голове осторожный пробор, на груди цепочка от часов, в левой руке перчатки, глаза кажутся почти бесцветными. – А это Алиса, ее мать.

Затем он перешел к фотографии женщины со светлыми волосами, убранными в высокую прическу, и мужчины в темном пиджаке.

– Дороти и Лиланд. Ее тетя и дядя, мои дедушка и бабушка.

Фрэнсис замолк. Сказать было нечего. Литания по погибшим уже прочитана. Майкл, Алиса, Дороти, Лиланд и сама Рут покоятся на кладбище за домом, их гробы собирают паутину и пыль. Мысль о вечеринке без музыки и траурных одежд теперь показалась уместной.

– Почему она так поступила? – спросила Ноэми.

– Я еще не родился, когда это случилось, – быстро ответил Фрэнсис, отворачиваясь.

– Но вам же должны были что-то сказать, должна же быть…

– Говорю же, я еще не родился тогда. Кто знает? Это место может свести с ума кого угодно, – сердито заметил он.

Голос Фрэнсиса прозвучал слишком громко в тихом коридоре. Он словно отскакивал от стен и, возвращаясь, царапал кожу. Это напугало Ноэми и, кажется, подействовало на парня. Он поднял плечи и сжался, пытаясь стать меньше.

– Простите, – сказал он. – Не стоило повышать голос. Здесь звук хорошо разносится. Я был груб.

– Нет, это я была груба. Понимаю, почему вы не хотите говорить о таком.

– Может, в другой раз я и расскажу вам…

Теперь его голос был мягким, как бархат, как и тишина вокруг. Возможно, после того, как прогремели выстрелы, повисла такая же бархатная тишина.

У тебя изощренный ум, пожурила Ноэми саму себя. Неудивительно, что тебе снятся ужасные вещи.

– Ну и что там насчет отпечатков? – спросила она, желая поскорее сбежать от этой мрачности.

Они прошли в библиотеку, и Фрэнсис разложил на столе сокровища из коробки. Листы бумаги с коричневыми, черными и фиолетовыми пятнами. Они напомнили Ноэми рисунки Роршаха[18], которые Роберта, ее подруга, большая поклонница Юнга, показывала ей. Отпечатки рассказывали историю так же четко, как и ее имя, написанное на доске мелком.

Фрэнсис показал ей засушенные растения, с любовью собранные в альбоме. Папоротники, розы, ромашки – все аккуратно подписано. Безупречный почерк заставил Ноэми устыдиться своего собственного. Она подумала, что ее мама была бы в восторге от Фрэнсиса, учитывая его аккуратность и организованность.

Она ему так и сказала, а потом добавила, что монашки в ее школе ставили бы его в пример.