Мексиканские негодяи

- Подожди, Мария, сейчас ты все поймешь. (Ба-бах!).

- Ой, Антонио, как больно! И кровь течет. Что делать?

- Намажь зеленкой и перебинтуй.

- Да, правда. Спасибо тебе… Ой, как болит голова.

- Перед тобой анальгин.

- Действительно. Антонио, а откуда ты знал, что мне все это понадобится?

- Попробуй сама догадаться.

- Может быть, это настрадал Предсказамус?

- Что?

- Настрадал Предсказамус…

- Н-да, Мария, похоже, я немножко переборщил.

203.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, что написано в газете.

- Где? Ага, вот: «Жирафу пересадили донорскую шею»…

- Да нет, выше.

- «Дикие кактусы закололи прохожего».

- Ну, что ты читаешь? Короче, там написано, что в России пересажали весь ЮКОС. Ты не знаешь, что это такое?

- ЮКОС? Ну, раз его сажают, то это, наверное, какая-то сельскохозяйственная культура, типа пшеницы или кукурузы.

- А почему они не сажают пшеницу или кукурузу?

- Видишь ли, Мария, в России очень холодно, и сажать пшеницу бессмысленно, она не вызревает. А вот ЮКОС можно сажать круглый год.

- А почему там написано «компания ЮКОС»?

- Ну, это как раз просто. Помнишь, в России была хрущевская кампания, когда сажали одну кукурузу?

- Нет.

- Я тоже, но это почему-то помнят авторы, которые нас пишут. Так вот, теперь у них кампания по сажанию ЮКОСА.

- А что они будут делать, когда эта кампания закончится?

- Начнут сажать какую-нибудь другую компанию. В России найдут, что сажать, Мария.

- Какой ты у меня умный, Антонио. Хорошо, что ты живешь в Мексике, а не в России, иначе бы тебя давно посадили.

204.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Я тут регулярно посещала «Неделю русской поэзии», которая проходила 1и 2 декабря…

- Подожди, Мария, я что-то не понял. А почему в этой неделе было всего два дня?

- Потому что объявлять меньше, чем неделю русской поэзии неудобно, а выдержать дольше двух дней невозможно. Так вот, один из этих негодяев – русских поэтов, написал «Поэт в России больше, чем поэт». Не понимаю, что это значит.

- Это значит, что если ты русский поэт, ты больше какого-то другого русского поэта.

- А тот другой? Он же тоже русский поэт?

- А он больше какого-то следующего русского поэта. И так далее, до самого маленького русского поэта. Принцип русской матрешки.

- Но ведь тот, самый маленький русский поэт – он же тоже должен быть больше какого-то поэта.

- Я догадался. Наверняка эта фраза должна была звучать так: «Поэт в России больше, чем поэт в Белоруссии… ну, или в Гватемале». Просто автор не дописал эту фразу из соображений политкорректности.

- Подожди, Антонио, а вот же еще одна неточность. Ведь те русские поэты, которые в серединке, они кого-то больше, но и кого-то меньше.

- Мария, просто, фраза, которую ты услышала, наверняка вырвана из контекста. Думаю, что она звучит так: «Поэт в России больше, чем поэт и меньше, чем поэт, кроме самого большого, который только больше, и самого маленького, который только меньше. При этом каждый из них больше любого поэта в Белоруссии… ну, или в Гватемале».

- А если русский поэт, скажем, находится на территории Белоруссии…

- Господи, стоило столько говорить о поэзии, чтобы получить по голове сковородкой! (Удар).

205.

- Антонио!

- Да, Мария.

- О чем ты так напряженно думаешь?

- Я думаю, а вот если тебя ударить веслом…

- Мне будет очень больно!

- Это как раз понятно, что об этом думать. Я думал, где взять весло.

- И ты целый час думаешь только об этом?

- Ну, зачем ты обо мне так плохо думаешь. Первые полчаса я думал, что будет, если засунуть тебя в турбину самолета.

- И что?

- Сначала было прекрасно – кровища, кишки во все стороны. А потом я понял, что ты не поместишься. Напрасно потраченные полчаса.

- Антонио, почему ты все время хочешь, чтобы мне было больно?

- А почему ты все время делаешь мне больно? Почему ты не отпускаешь меня играть в карты с Хименесом? Почему ты не разрешаешь мне пить текилы, сколько я хочу? Я, конечно, все равно делаю это все, но настроение уже испорчено. Почему ты оскорбляешь меня подозрениями в связи с Луизой?

- Потому что я два раза заставала вас голыми в нашей спальне.

- Мария, два раза – еще не тенденция. Потом, я же тебе говорил, она почувствовала себя плохо, а я лег из солидарности.

- Да? А почему тогда, когда я вошла, она вскочила и стала очень резво бегать по комнате?

- Она исцелилась при виде тебя. Ты обладаешь целительными свойствами. Помнишь, у меня болела голова с утра, а ты меня исцелила – принесла две таблетки аспирина?

- Ой, а может, мне действительно заняться целительством?

- Займись, Мария. А я пока подумаю, что будет, если тебя переедет трактор.

208.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Вот я подумала, если бы ты был скульптором, ты бы наверняка смог изваять меня.

- Изваять? Как-то ты странно произносишь это слово, Мария, без буквы «л». Хотя, я могу. Тебя в чем – в муке, в сухарях, в грязи?

- Ты не понял. Я имела в виду, что если бы ты был скульптором, ты мог бы меня высечь.

- А я и так могу. Розги, ремень…

- Нет, помнишь, как говорил Микеланджело, взять камень и отсечь все лишнее.

- Хм, а у тебя все лишнее, Мария. Как же это все отсечь?

- Ну, ты опять не понял.