Мэнди бросает очередной взгляд на закрытую дверь Йена, потом поворачивается к Микки.
- Насколько я знаю, как раз перед тем, как он ушел в армию. Когда он вернулся, ему наконец-то поставили диагноз и назначили лечение, а потом мы двинули сюда.
И тут Микки вспоминает обо всем, что случилось два года назад, все, что привело Йена к депрессии, все, что свело Йена с ума. Вспоминает свою ногу у него на челюсти, свою руку, держащую руку Светланы у алтаря, вспоминает Тэрри и его угрозы, ребенка, которого не было, – и чувствует, что не может дышать.
- Это моя вина? – спрашивает он дрогнувшим голосом. Он просто не может найти другого объяснения, и Мэнди видит это, ее лицо нежное и печальное, рука сильнее сжимает его колено.
- Нет, Мик, это работает по-другому, – уверяет она его, наклоняется к нему ближе, кладет вторую руку ему на плечо и опирается на нее подбородком, прижимается к нему так, как не делала с тех пор, как они были детьми. Микки чертовски благодарен ей за это, потому что его трясет, и то, что Мэнди рядом, делает происходящее чуть менее ужасным. – Это генетическое заболевание, он унаследовал его от своей мамы, оно должно было начаться рано или поздно.
Это едва ли должно помочь Микки почувствовать себя лучше, но все же помогает, на одну сотую. Он глубоко вдыхает, содрогаясь всем телом, стараясь не думать о головокружении, стараясь думать, что делать дальше. Он и Йен не вместе, они даже не приятели, они не разговаривали два чертовых года, у него нет никакого права так беспокоиться, так расстраиваться, но – блядь. Это же Йен.
- И – и он в порядке? – уточняет Микки. – Его таблетки, он принимает их, и они помогают ему оставаться нормальным, таким, как он был раньше?
- Ну, – негромко говорит Мэнди куда-то ему в шею, – он принимает их, и они помогают ему держаться. И он не такой же, как был раньше. У него бывают перепады настроения, но он может с ними справиться, они не разрушают его жизнь, как если бы он не принимал таблетки. И это по-прежнему Йен. Я имею в виду, мы все изменились за два года, правда?
Не сразу, но Микки кивает. Он определенно изменился, нет сомнений. Мэнди тоже, сейчас она счастливее, веселее, менее агрессивная, чем раньше. Покинуть Чикаго определенно было хорошей идеей. Так что все в порядке. Йен изменился. Микки может это принять.
Он пытается придумать, что-нибудь еще, чтобы сказать Мэнди, но не может. У него в голове куча мала из мыслей, он одновременно думает о Йене и пытается не думать о Йене, уговаривает себя, что у него нет никаких прав думать о Йене, пытается понять, что за херня происходит с Йеном, хочет узнать все о Йене – чертовом психе, хочет узнать получше, что это такое, как это работает, насколько это плохо. У него не остается места внутри еще и для разговора с Мэнди.
К счастью, снаружи места достаточно, чтобы она могла обнять его. Ее щека по-прежнему прижимается к его плечу, он обнимает ее, и, кажется, она не против какое-то время посидеть в тишине.
Так они сидят, пока он не вспоминает, что ребенку пора спать, нужно сказать Мэнди до свиданья и идти домой.
Микки не может определить, что он чувствует. С одной стороны, облегчение от того, что поговорил с Йеном, и знает, что происходит с Йеном. С другой стороны, все стало еще запутаннее, чем было раньше.
========== Часть 11 ==========
Это всего лишь его второй визит к Мэнди, когда одна из ее соседок выкидывает номер.
Это девушка, которая ему не нравится, Эмма. У нее вытягивается лицо каждый раз, когда Микки матерится, и она смотрит на ребенка с такой жалостью в глазах, как будто считает, что Микки портит ей жизнь. Ему не о чем с ней говорить, так что он по возможности ее игнорирует, но все же. Он пришел к Мэнди, просто повидаться, и оказалось, все ее чертовы соседи тоже дома. Эмма - нудная чика, Кэсси - спокойная чика, Дэвид, о котором Микки ничего не знает. Плюс Йен, который сидит в углу со своим ноутом, и Микки не смотрит на него, не смотрит на него, не смотрит на него.
Эмма тоже особо не разговаривает с Микки в те несколько раз, что они встречались. Тем не менее кажется, она относится к ребенку хорошо, как обычно относятся к людям большинство людей. Так что, когда Микки сидит на диване у Мэнди и пьет вместе с ней пиво, а ребенок сидит у него на коленях, играя с его телефоном, Эмма наклоняется вперед и начинает сюсюкать с ней.
- О, я никогда не спрашивала, – внезапно произносит она с каким-то манерным акцентом. – Как ее имя?
И Микки, эээ, молчит.
- Черт, да! – восклицает Мэнди, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него так, как будто это его чертова вина. – Я никогда не спрашивала об этом, а ты всегда зовешь ее просто ребенок.
- Она, – произносит он и замолкает, теребя губу. – Ну, я не знаю. Тони не упомянул об этом за те чертовы десять секунд, что говорил со мной о ней.
Молчание. Два других соседа наклоняются вперед, готовые подключиться к разговору. Краем глаза Микки видит, что Йен поднял голову от ноута.
Мэнди бьет его по руке с такой силой, что на этом месте точно будет синяк.