Мелания (СИ)

- О, правда, и почему же? – спрашивает Йен жестким насмешливым тоном. Микки вспоминает ты любишь меня и ты гей, свой ботинок на лице Йена, и его мутит.

- Потому что я гей, – говорит он и чувствует облегчение. Он знает это уже какое-то время, но сейчас у него впервые есть причина произнести это вслух. Он немного удивлен, что в принципе сказал это. Судя по выражению лица Йена, и он тоже.

- О, – говорит Йен, немного смутившись. Возможно, ему не по себе от того, что он поднял эту тему.

- Твоя очередь, – говорит Микки быстро, до того, как Йен передумает. – Чертова армия? Что случилось там? Мне не удалось ничего разузнать за то короткое время, что ты вернулся и снова сбежал, с Мэнди.

- Все очень просто, – Йен пожимает плечами. – Они выяснили, что я соврал насчет имени и возраста, поэтому вышвырнули меня и приказали никогда не возвращаться обратно. Я чудом избежал неприятностей, только потому, что заключил с ними сделку, пообещал молчать об одном придурке-офицере из учебки.

Микки чувствует, что за этими словами скрывается какая-то история, но Йен не дает ему шанса спросить об этом.

- В общем, я вернулся домой… Думаю, со мной все было очень хреново. Лип потащил меня к врачу, мне поставили диагноз, и я начал принимать таблетки. Мне полегчало, но оставаться там я все равно не хотел. Через пару недель я сказал Мэнди, что подумываю уехать, она врезала мне и велела в этот раз взять ее с собой. Я не имел понятия, куда хочу направиться, и она сказала, что мы можем двинуть сюда. Вроде как ваша тетя много говорила об этом месте в прошлом или типа того? Я думаю, Мэнди просто хотела быть где угодно, только не в Чикаго, так же как и я. Я больше не мог пойти в армию, и у меня не было никакого плана, так что я просто начал работать в баре, и вроде как застрял там.

Он ведет себя так, будто эта история ничего не значит, но Микки видит отголоски боли за его словами. Прошло два года, но их недостаточно, чтобы прийти в себя после крушения всех жизненных планов. Микки всегда считал службу в армии довольно глупой мечтой, но не Йен, он жил ею достаточно долго, и Микки понимает, что это довольно тяжело – знать, чего ты хочешь, и потерять это.

Он открывает рот, чтобы что-нибудь сказать на тему армии, но не может придумать что, да и Йен не дает ему продолжить.

- Ладно, так что там случилось с твоим отцом? – спрашивает он. Большинство людей не услышали бы сомнений в его голосе, но Микки различает неуверенность, как будто Йен сомневается, не пошлет ли его Микки за такой вопрос. Такой же тон у него был, когда он раньше пытался поговорить о свиданиях, или поцелуях, или о том, чтобы не трахаться с другими. – Мэнди ни за что не соглашается рассказать об этом. Она лишь сказала, что он умер, пока меня не было, но такое впечатление, что она что-то недоговаривает.

Микки не гордится своим поступком. Он одобряет его, но не гордится. Он знает, что только один шаг отделял его от серьезных неприятностей.

Сейчас он смотрит на произошедшее со стороны, словно сквозь толщу воды или из какого-то другого мира, как будто все это произошло не с ним, а с какой-то другой его версией, для которой все случившееся ломаного гроша не стоит.

В его мозгу всплывают образы: его палец на курке, слезы на лице Мэнди и ее упрямо выдвинутая челюсть, и как брызнула кровь после бесшумного выстрела из пистолета с глушителем. В его мозгу всплывают образы, но они больше не ранят его, как раньше. Они выглядят так, будто это произошло с кем-то другим. Его рука на шее Мэлли, она спит у него на бедре, и он может чувствовать ее стабильный медленный пульс под его израненными кончиками пальцев.

- Мы убили его, – говорит он Йену и даже не проверяет его реакцию, даже не чувствует себя плохо. – Я и Мэндс. Выстрелили ему в башку, после того как я узнал от Мэнди, что он с ней делал. Не говори ей, что я рассказал тебе, раз она не хочет, чтобы ты знал, возможно, на это есть чертова причина.

Йен не выглядит удивленным. А может, он удивлен, но также и рад и скрывает это, может быть, он даже немного горд. То, чего он всегда хотел от Микки – чтобы тот дал отпор своему отцу. Чтобы Микки боролся. И Микки не знал, как объяснить Йену, чей отец даже не был в действительности его отцом, Йену, которому достаточно было любви его братьев и сестер, чтобы не сбиться со своего пути в жизни, чтобы оставаться на плаву: отец Микки всегда был ужасным, злым и жестоким, но он все равно был его отцом. Тем, с кем он в детстве завтракал каждое утро, тем, кто давал ему глотнуть пива на семейных сборищах, пока мама не видела, тем, кто хлопнул Микки по спине и сказал «гляньте-ка, настоящий мужик растет», с гордостью в голосе, когда тот сделал свой первый выстрел. Микки любил своего отца, несмотря ни на что, он ненавидел себя за это, но все равно любил его. Он по-прежнему любит его, даже если ему не нравится думать об этом. Как оказалось, ты можешь любить кого-то и все равно убить его без сожаления.