Меланиппа-философ

Я — женщина, но дочь твоя. Во мне
Кровь царская, кровь избранных, быть может,
И голубой божественной хоть капля
Во мне, отец, есть крови. Я едва ль
Узнала б мать.
Но свитки муз прилежно
Читала я, и Истины златой
Средь дальних звезд и мне лучи мелькали…
Не бреду, царь, и не капризным снам,
Нет, ты ночей бессонных, ты трудов,
Холодного вниманья и проверки
Мучительной внемли словам, отец,
И не моим… — Что эллинская дева?
А мудрых, царь, в учение, в систему
Уложенным словам.
Но передать
Могу ли все тебе? Земля и небо,
Весь этот мир, и все, что в нем горит,
И гаснет, и растет, благоухает
И движется, и умирает, царь…
Все это вечно… Только вещи были
Вначале странно смешаны. И Хаос,
Наш первый мир, исполнен был семян,
Мироначал неразвитых… А семя
Там каждое начатки всех вещей
Незримые таило: и железа
В нем был закал, и розы аромат,
И радуги цвета. Из этих зерен
Составились и небо, и земля.
И все, что в них, в извечных семенах,
Холодного таилось, все, что было
Иль твердо в них, иль жидко, иль темно,
Сцепилось и образовало землю,
С ее водой, горами и лесами
И тварями… А влажное и все,
Что жаркого таили зерна мира
И тонкого, и легкого, в эфир
Ушло от нас и стало синим небом.
А смерть?.. О, смерть — разлука, но и только.
Коль на гробах мы видим огоньки,
Когда темно, а на могилах пышно
Трава растет; и если только пыль
В могилах от скелетов остается,
Так потому, что к расцепленью нет
Уж более преграды, чтобы пламя
Ушло в эфир и чтоб землей земля
И влажною травою соки стали.
О мой отец! Для светлого ума
Весь этот мир так строен, так прекрасен,
Что и у муз на нежных лирах нет,
Наверное, аккордов музыкальней.
Но он бы трупом был, когда бы Дух,
Иль вышний бог, когда-то вихрем зерна,
Из Хаоса подъяв, не закружил,
Чтоб части их сцеплялись, а другие
Бежали друг от друга…
Этот дух,
Он все живит, и нет созданья в мире,
Где б чистый он и вечный не дышал…
А в нас сильней он только, чем в твореньях
Других, отец… Но кто вкусил его
Пленительной и бесконечной власти,
Не может уж на веру слабых душ
Без ужаса глядеть и омерзенья…
Я чту богов, отец, я им молюсь,
Но не могу ни раскаленной глыбой,
Ни морем их, ни молнией считать.
Они — ступени пламенного духа,
Бессмертные.
И жалкий жрец с ножом,
Который воли их в утробе бычьей
Прилежно ищет знака иль, бледнея,
От демона бежит, шепча молитву,
Иль жаждет кровь невинную пролить
Лишь потому, что в нем мутится разум…
От божества он далее, чем та
Детей, отец, питавшая корова…
О, прекрати весь этот бред безумный!
В душе своей великой не гаси
Ты дивного эфира. И Крониду
Всесильному угоден будешь, царь…
Но, страстию нечисто-малодушной
Закутав ум, удара берегись…
Того, чей дух препон не знает наших…