Мелгора. Очерки тюремного быта

Извлекая из кармана осужденного какой-нибудь самодельный, сработанный из плестигласа мундштучок или блокнотик, Цыганов бросал их в прихваченную с собой специально для таких целей холщёвую сумку. Потом, хлопнув зека по спине, напутствовал:

— Свободен… марш в отряд!

— Гражданин капитан, блокнотик верните… — канючит зек. — Там у меня адреса заочниц…

— Не положено… — хмуро отмахивается Цыганов. — Письменные принадлежности, ручки, тетради, конверты и блокноты должны храниться в тумбочке. А не в кармане…

При входе в отряд комиссию встречает истошный вопль дневального:

— Отр-р-ря-ад! В-в-нима-а-а-ние-е!

Затем, запыхавшись, выбегает и он сам. Торопливо зыркнув глазами по комиссии, испуганно таращась, докладывает Цыганову, как представителю самой грозной для зеков режимной службы:

— Гражданин начальник! Отряд находится на рабочих объектах. В помещении пять человек…

Капитан останавливает его пренебрежительным жестом:

— Захлопни варежку. Я только что видел втрое больше… Щас, поглядим, чего это вы тут кучковались…

Комиссия начинает работу. Я вхожу в спальное помещение, заглядываю под кровати, отодвигаю тумбочки. Следом за мной с отрешённым видом слоняется второй дневальный, которому я указываю на пыль.

— Всё, выписываю на тебя постановление на лишение ларька! — объявляю сердито. — В прошлый раз предупреждал. Опять грязь, мусор. Лень тумбочку отодвинуть, и под ней тряпкой махнуть?

Дневальный, заложив руки за спину, цыкает зубом — мол, не такое видали… Лишение на месяц права закупки продуктов питания в зоновском магазинчике — ларьке, не бог весть какое взыскание. Тем более, для шныря, для которого поесть досыта — не проблема.

— Когда начальник отряда в последний раз был? — интересуюсь у него.

— Да, кажись, на той неделе… Я ему, гражданин доктор, в натуре, тыщу раз говорил. Давайте мел — потолок побелим. Краска, опять же, нужна…

— Ты мне про побелку не заливай! — окорачиваю его. — Полы лучше мыть надо! А мешок мела с объекта тебе любой бригадир привезёт

— Так на вахте же зашмонают, не пропустят… — оправдывается дневальный, и тут же срывается на какого-то зека, прошмыгнувшего было мимо: — А ты чего, бычара, вошкаешься?! Хватай тряпку, и пидорась по новой полы! И под шконками пыль вытри! А то я харей твоей всё тут протру и марафет наведу!

Пока я проверяю санитарное состояние, Музыкантский, чему-то потаённо улыбаясь, изучает стенную газету отряда под названием «На свободу — досрочно». Проходя мимо, интересуюсь: газета старая, выпущена ещё к празднику 8 марта (на дворе уже сентябрь). Рядом с передовицей, переписанной не иначе как с отрывного настенного календаря, старательно, ровными буквами, выведен стих местного поэта:

В картах был он королём,
Дерзким был и смелым.
Проигрался, и потом
Стал он… королевой!

Ничего не скажешь, доходчивая агитация против запрещённой в зоне азартной игры…

В это время Цыганов громит каптёрку. Оттуда доносится треск отдираемой фанеры и причитания завхоза (правильно его должность называлась «старший дневальный») Гафарова. Гафаров — бывший старшина милиции, уволенный за какую-то провинность ещё до осуждения. Поэтому он отбывает наказание не в спецзоне для бывших сотрудников органов внутренних дел, а на общих основаниях.

— Вытряхивай на хрен! — кричит Цыганов, и я вижу, как завхоз, постанывая от горя, выдирает с корнями из консервной банки герань, всю в мелких алых соцветиях. Комнатные цветы в отрядах строго запрещены. В горшочках удобно закапывать наркотики, деньги…

Я записываю замечания по санитарному состоянию в блокнот. Позже эти записи лягут в основу приказа начальника колонии, в котором я уже запланировал влепить выговор начальнику отряда.

Работа санитарной комиссии продолжается…

Кстати, санитарное состояние жилой и промышленной зон колонии находилось под пристальным вниманием не только местной администрации, но и медицинского отдела областного УВД. Не стоит думать, что колонии 80-х годов напоминали чем-то лагерно-барачный ГУЛАГ. В городских ИТУ зеки жили в чистеньких, всегда свежевыкрашенных двух — трёхэтажных общежитиях, спали на белых простынях, пищу принимали в сверкающей кафелем столовой. Территории колоний были заасфальтированы, то тут, то там благоухали клумбы цветов…