Мелгора. Очерки тюремного быта

Но и опером, судя по всему, когда-то он был не плохим. Как-то мы, группа офицеров-тюремщиков, вместе с Мотей попали на совещание родного ведомства, которое проходило в Соль-Илецке. После окончания его зашли в местную забегаловку — выпить. И пока остужались пивком, у одного из наших спёрли портфель. Ничего ценного, а вот за утерю бывших в нём бумаг с грифом "для служебного пользования", можно было получить по башке.

Мотя, узнав об этом, тут же метнулся на выход. И через четверть часа вернулся с портфелем.

На вопрос, как ему удалось так быстро найти похищенное, пояснил скупо:

— Тут, возле пивнушки, всегда блатные тусуются. Ну, подошёл, перетёр. Кое-кто меня ещё помнит. Вот и отдали…

Мотя и его мать были из одесских евреев, эвакуированных в Оренбуржье во время войны. К середине 80-х годов вся их родня уже проживала в Израиле.

Как-то раз мы сидели с ним на берегу маленькой степной речушки. Было лето, вечерело, по степи гулял лёгкий ветерок. На костерке в ведре булькали раки. Мы попивали раздобытый где-то Мотей по причине "сухого закона" самогон.

— Матвей Моисеевич, а что ты в Израиль не уехал? — поинтересовался я. — У тебя же здесь родственников никого не осталось.

— Это точно, — кивнул Мотя. — Я на прошлой неделе по телефону с ними разговаривал. С Тель-Авивом. Они мне кричат в трубку: "Мотя, приезжай, здесь рай!". А я отвечаю: "Какой, к чёрту, у вас там рай, в жаре и пустыне. Это у нас тут рай!" — и он указал на зелёную, не выжженную пока солнцем, благоухающую разнотравьем окрестную степь, на оранжевых раков в ведре, на вместительную бутыль чистого, как слеза, на пшенице настоянного самогона…

Я с ним легко согласился.

19.

Однажды на вахте Медведь с раздражением наблюдал за вознёй четверых сотрудников, пытавшихся надеть наручники на разбушевавшегося пьяного зека. Здоровенного парня били под дых, крутили руки, но тот всякий раз стряхивал с себя и разбрасывал дежурный наряд. Наконец один из прапорщиков направил в лицо пьяного струю «черёмухи». Но тот только вращал бешено налитыми кровью глазами и скалил фиксатые зубы.

Зато вся дежурка мгновенно наполнилась режущей глаза вонью, и сотрудники, бросив хохочущего мстительно зека, опрометью бросились вон.

Медведь, взяв за воротник буяна, выволок из комнаты в коридор, и совсем не по инструкции отправил своим пудовым кулачищем в глубокий нокаут. А потом, оглядев утирающих слёзы офицеров, приказал в сердцах:

— Чтобы завтра, мать вашу, все были на спортподготовке. Позор! Толпой с одним зеком справиться не можете!

Впрочем, ничего путного из этой затеи не вышло. Несколько вечеров колонийские офицеры собирались в наскоро оборудованной под спортзал комнате и, помахав для вида руками, брались за кий и гоняли шары на стоящем здесь же биллиардном столе. Потом откуда-то появлялась бутылка водки, затем другая…

На этом спортивные занятия кончались.

Весной и осенью в колонию из УВД приезжали подтянутые, щеголеватые проверяющие. Колонийские офицеры заторможено, будто на замедленной съёмке, демонстрировали им знание приёмов самбо. Потом, хрипло дыша, вялой трусцой преодолевали километровую дистанцию. Болтались, пытаясь подтянуться, на турнике — показывали, как «мясо на базаре висит». В завершение «проверки» бабахали в меловом карьере из взятых напрокат в конвойном батальоне пистолетов — личного огнестрельного оружия сотрудникам колонии иметь в те годы не полагалось.

Проверяющие, презрительно кривясь, рисовали в своих журналах двойки и тройки, после чего убывали, а в колонии о физподготовке никто не вспоминал до следующего года.

Меня от всеобщего позора спасала медицинская сумка и ртутный тонометр с фонендоскопом. Поскольку при сдаче спортивных нормативов должен был непременно присутствовать врач (мало ли что, вдруг кого-то из сорокалетних «спортсменов» кондрашка хватит?), я и присутствовал. Садился с важным видом, изображая в случае необходимости готовность бороться за чью-то жизнь, и таким образом в сдаче физнормативов не участвовал. По итогам проверяющие ставили мне по всем упражнениям «удовлетворительно», с чем я легко соглашался.

Впрочем, напряжённая колонийская служба не оставляла времени на такие «глупости», как спорт. Бесконечные дежурства, наряды, «усиления», тревоги, изматывали так, что в пору до дома бы дотащиться. А там многих сотрудников ждали огороды, скотина и птица в сараях…

Однажды на одном из «коммунистических субботников» молодые сотрудники затеяли шутливую борьбу. Распалившийся Колька Мамбетов принялся демонстрировать окружающим приёмы популярного в те годы каратэ, предложил даже побороться с ним начальнику колонии, здоровяку Медведю. Тот только хмыкнул добродушно, но Колькиных выпендрёжев не забыл. И вскоре на очередном собрании личного состава объявил громогласно:

— Тут нам из УВД разнарядка пришла — направить одного сотрудника на первенство управления по борьбе самбо. Мы посоветовались… и решили откомандировать на соревнования самого достойного — капитана Мамбетова!