Должность завхоза карантинного помещения, которую занимал осужденный Лебедев, считалась одной из самых «козлячьих», а потому и опасных. В любое время можно было нарваться на совсем уж «отмороженного» новичка или психопата, и получить удар заточкой под рёбра. Но Лебедева эта участь миновала. Зарезали его уже после освобождения, на воле, какие-то малолетки, от которых он, не принимая всерьёз, отмахнулся высокомерно в ходе вспыхнувшего конфликта возле пивной…
За время пребывания в карантине администрация знакомилась с личными делами осужденных, ставя на особый учёт склонных к побегу, больных, инвалидов. А примерно через неделю собиралась комиссия по распределению этапа.
Заседала она в жилой зоне, в специальной комнате, где стоял длинный стол, заляпанный с незапамятных времён чернилами, — для представителей администрации. Напротив — ряды длинных скамеек для осужденных.
Возглавлял комиссию начальник колонии. Здесь же присутствовали его заместитель по режиму и оперработе, замполит — так именовался замначальника ИТК по политико-воспитательной работе, директор производства, начальники режимной, оперативной, медицинской частей, начальники отрядов.
Распределяли этап, примерно так: восседавший во главе стола грузный седой подполковник Владимир Андреевич Медведь — «хозяин» зоны — брал из стопки лежащих перед ним личных дел в картонных папках верхнее, открывал, читал про себя, недовольно хмурясь, а потом объявлял громко:
— Осужденный… Жит… пис… баев! Правильно я назвал? Кто?!
Житписбаевым оказывается длинный, худой и унылый казах. Он поднимается, глядя под ноги и теребя в руках зоновскую кепку — «пидорку».
— Так… Ну, давай почитаем всем, что ты натворил… — Медведь читает подшитую к личному делу копию приговора: — Работая водителем в совхозе… Во время перевозки зерна с тока… будучи в нетрезвом состоянии… посадил в кабину доярку Гульнару… Ага! Остановился в кукурузном поле, где совершил с ней насильственный половой акт. Было такое, Житписбаев?
Зек шмыгает носом и виновато кивает.
— Уговорить не мог… — тихо хихикает кто-то из отрядников.
— Но, — продолжает Медведь, это ещё не всё! Затем, на окраине села… — это что ж, она с тобой, дура, дальше поехала? На окраине села… предложил потерпевшей вновь совершить половой акт в извращённой форме. От чего она, естественно, отказалась! — с удовлетворением заключает начальник колонии, и закрывает личное дело.
— Приговорён к семи годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима, — объявляет Медведь. — Но! — обращает он взор на осужденного, — при условии хорошего поведения и добросовестной работы через пять лет мы можем направить вас, Житписбаев, на стройки народного хозяйства или в колонию-поселение. Ясно?
Зек опять обречённо склоняет голову.
— По профессии шофёр? — подключается к разговору директор производства подполковник Зубов.
Осужденный — сама скромность и раскаяние, снова кивает.
— И права есть? Дома? Пусть пришлют. Автомобиль мы сейчас тебе не доверим. Будешь пока водить тачку на кирпичном заводе. А там посмотрим. Как он себя ведёт? — обращается Медведь к «активисту» Лебедеву.
— Нормально, гражданин начальник, — вскакивая с лавки, докладывает тот. — От работы не отказывается, в блатные не лезет.
— Как, Житписбаев, работать будешь? Искупать, так сказать, добросовестным трудом вину перед обществом и Гульнарой? — допытывается начальник колонии у заключённого.
— Буду, — обещает Житписбаев. — Мой фотка в совхозе на доске почёта висел…
— Прекрасный парень! — заключает Медведь. — Побольше бы нам таких. А то присылают ништяков беспонтовых — ни украсть, ни покараулить… К тебе, Борисенко, в шестой отряд.
Начальник отряда капитан Борисенко с видимым удовольствием записывает фамилию новичка в блокнот. «Мужики-пахари» любому отрядному ох как нужны!
— Следующий… Иванов! — начальник колонии берёт очередную папку, читает: — Младший сержант Иванов… самовольно оставил расположение войсковой части… четыре года лишения свободы.
Иванов, остроносый белобрысый паренёк, встаёт.
— Из армии убежал? — спрашивает подполковник.
— Убежал, — соглашается Иванов.
— У нас за побег — пуля!
Иванов понимающе кивает.
Слово берёт начальник оперчасти, на зоновском жаргоне «кумотдела», — капитан Александров:
— Владимир Андреевич, Иванов по личному делу проходит как склонный к побегу.
Медведь задумчиво смотрит на жирную полосу, проведённую красным карандашом по диагонали обложки личного дела — так ещё в спецчасти СИЗО помечают потенциальных «побегушников».
— Ничего, — машет рукой начальник колонии, — куда он от нас побежит? Обратно в армию? Давайте его в третий отряд. В ночную смену на работу не занаряжать пока. А то ещё правда полезет на забор сдуру. Профессии у тебя, сынок, конечно, нет?
— ПТУ перед армией закончил. На автослесаря.
— Ну, какой ты автослесарь! Будешь пока сетку плести, а там посмотрим…