Мелья

Уже пошла вторая декада голодовки. Иногда тело отказывалось подчиняться мускулам. Поднять руку и утереть пот со лба было труднейшей работой. Только голова оставалась ясной…

Но вот этот фламбойян. Чудится ему, что ли, что дерево горит багряными цветами…

А, черт, как он мог забыть! Фламбойян в одном из дворов университета. Каким красавцем он становился летом! Алые цветы гроздьями разбегались по всей его гигантской кроне, и пятнадцатиметровое дерево казалось еще выше. Увидит ли он вновь этот фламбойян? Страшно хотелось хоть на мгновение окунуться в бурную и неспокойную студенческую жизнь, где, казалось, не было для него секретов и где почти все было родным… Да, университет, наверное, придется на какое-то время забыть… Ему отомстили. За все собрания и митинги, за университетскую революцию, за Народный университет и компартию. Он исключен на один год, и ректор утвердил решение дисциплинарного совета. Произошло это всего два месяца назад. Разумеется, ректор не мог не следовать курсу правительства: репрессии против прогрессивных деятелей, против рабочих организаций. С лакейской угодливостью университетское начальство изживало «красную крамолу».

Получив письменное уведомление об исключении, Хулио не мог не ответить на наглый выпад врага.

«В университетский совет Гаванского университета… Сеньоры…»

Он писал быстро, не отрываясь, словно боясь, что кто-то помешает ему.

«…имел честь получить письмо, в котором меня известили о моем исключении из университета Гаваны. Любопытно, что после трех лет университетских боев за реформу устава применяются его самые реакционные и несправедливые, самые далекие от нового духа университета статьи…»

Усмехнулся про себя: что этим типам «новый дух», для них каждый новый президент — «новый дух»!

«…Мое исключение — это месть. А у мстителей не просят справедливости. Их побеждают. Это не просто месть профессоров университета, вы лучше меня знаете тех, кто заинтересован в моем удалении из университета…»

Разумеется, эти пустомели от науки, заполонившие университет, рады, что его выгнали. Разве только несколько, человек из них искренне ему сочувствуют, а остальные — мачадовские подголоски.

«…Думаю, что я не один раз совершал наказуемые поступки. Мне помнится, что, когда ученый совет университета решил присвоить звание Ректора Honoris causa представителю американского господства на Кубе, я свистел и кричал тем, кто демонстрировал свое унижение и лакейское рвение перед новыми конкистадорами Америки. Меня не предали суду, и проконсул Краудер не получил почетного звания.

Если память мне не изменяет, однажды в январе я выступил в актовом зале перед профессорами университета и кубинскими интеллигентами и, несмотря на протесты ректора, назвал этот университет «бесполезным и окаменевшим организмом», а его профессуру, за очень небольшими исключениями, «музеем ископаемых» и его здания — «грязными сараями». Меня не предали суду. Ведь правда — доктор де ла Toppe умеет уважать истину.

Однажды в течение двух дней мы удерживали университет с оружием в руках, и более трех месяцев мы бастовали. Эти тяжелые преступления также не были осуждены на дисциплинарном совете. А не так давно мы вновь восстали против самого представителя Соединенных Штатов.

Ожидать от вас справедливости — пустое дело! Для вас, людей прошлого века, справедливость — это слово на бумаге. Для нас, людей этого беспокойного века, справедливость почти всегда противостоит нормам, предписанным вами. Мы не понимаем друг друга. Мы говорим на разных языках. Между вами и нами выросла Вавилонская башня. Некоторые из вас, приспособившись к новым временам, произносят слова, достойные внимания Но их так мало!

Чаще всего идеи профессоров покрыты плесенью, словно вещи, извлеченные из подвалов.

Не думайте, сеньоры профессора, что мы какие-то чудовища, стремящиеся уничтожить человечество. Мы считаем, что многое должно отмереть и многое должно быть разрушено…»

Да, причин для его наказания было много. Но повод они нашли — лучше и не отыщешь: скандал с профессором трудового права Мендесом Пеньятой. Эта посредственность, об ограниченности и тупости которой ходили анекдоты, начала с того, что пыталась его завалить на экзаменах, но, когда это не удалось, она сделала все возможное и невозможное, чтобы расправиться на экзаменах с Оливин. Это ей удалось. Затем произошло то, что послужило поводом для его изгнания. Оливин, столкнувшись с Пеньятой во дворе университета, заговорила с ним и попросила его объяснить причину ее неудовлетворительной оценки, на что профессор ответил грубостью. Ожидавший жену тут же во дворе Хулио, услышав, что говорил этот «магистр» наук, не выдержал, подошел к ним и попросил его быть вежливее со студенткой Оливин Сальдивар, его женой. Мендес распалился, начал кричать и на Хулио, вокруг них собрались студенты. Затем последовал вызов на дисциплинарный совет, и его исключили.