Мэлис Крэш и философствующие камни

— Так что конкретно вам нужно, — еще пыталась не показывать свои истинные чувства я, — первых вернуть или надо мной поиздеваться?

— А почему ты думаешь, что это нельзя совместить? — попробовал скопировать выражение лица своей подруги Алекс.

— Я ничего не думаю, — намеренно ответила я. — Мне интересно, как вы это попытаетесь сделать.

— Едва ли ты не понимаешь, — снова начала женщина, — что мы бессильны причинить тебе вред, так как для этого нужно быть сильнее тебя. Только ты не предусмотрела того, что нам доступны безотказные способы убеждения, пусть и занимающие немало времени.

— И что вы будете делать? — ехидно поинтересовалась я, обрадованная, что мое предположение об их бессильности оказалось верным.

— Ничего, — откровенно ответил Алекс. — Но и ты ничего не сможешь, так как тебе не позволит наш барьер. Отныне ты можешь совершить только одно действие — вернуть сюда наших прародителей. Остальное тебе, увы, недоступно. Мы начинаем.

Комната расширилась, превратившись в огромный зал без окон и дверей, освещенный неярким светом. Предметы обстановки, как и прежде, отсутствовали напрочь. Единственными предметами, как-то нарушавшими бесцветное однообразие помещения, были двое истинных и я.

— А сейчас я расскажу тебе, если ты не против, конечно, — начал Алекс, но я категорично ответила:

— Я против, — намереваясь хоть чуть-чуть его уязвить.

— Ничего, — махнула рукой женщина. — Через некоторое время ты будешь просить его об этом.

— Никогда, — твердо сказала я. — Этого не будет.

— Не зарекайся, — голос женщины снова перешел в жуткую фазу холодного шелеста. — Мы уходим, ты остаешься здесь одна. Если надумаешь согласиться на наши условия, просто позови, мы будем ждать. Кстати, не надейся на чью-нибудь помощь. Мы находимся в свободной временной зоне, и тебя просто не хватит на то, чтобы выдержать и дождаться того момента, когда о тебе вспомнят там.

Оба испарились без предупреждения. Я осталась одна. Отлично понимая, что за способ собираются применить эти двое, чтобы добиться моего сотрудничества, если это можно так назвать. Мне не оставили особого выбора. Или я медленно загибаюсь здесь, наблюдая за тем, как у меня плавно сползает крыша (мое сознание находилось в так называемой простой оболочке, не требовавшей постоянного обслуживания, как сложная, полностью имитировавшая человеческое тело, но сейчас это скорее играло на руку истинным, а не мне), или соглашаюсь на все их требования. Самые страшные пытки — тишиной, одиночеством и скукой. Я обшарила карманы, пытаясь найти хоть что-нибудь, способное поддержать меня, пусть и ненадолго, но не нашла ничего. Вот тут меня посетило здоровое раздражение. Любой правоверный синтегист придет в ярость, если у него отобрать изображение его аватара. Я уже готова была в голос орать о нарушении своих гражданских прав, но вовремя спохватилась, что примерно этого от меня и ждут. Кроме того, я вспомнила о том, чего меня в принципе не могли лишить.

Из двух зол непривычно выбирая не оба, а меньшее, я решила снова открыть полностью заимствованную память. Действия, обращенные на меня саму, должны были выполняться вне зависимости от внешних условий. Правильность этого утверждения я на всякий случай проверила и внутренне обрадовалась тому, что в свое время немало часов посвятила изучению глобальных законов. Конечно, использование памяти, еще не полностью адаптировавшейся к остальному сознанию, таило в себе немало опасностей, но мне они были до пятой точки. Ничто не могло вытравить из моего характера местами не слишком приятной черты — если меня хотели принудить к чему-то, я поступала наперекор чужим желаниям до тех пор, пока они не начинали совпадать с моими или отпадали. Как можно более удобно устроившись на полу, я закрыла глаза и погрузилась в себя. Если они думают, что меня не хватит на несколько… не знаю чего… ожидания, то пусть представят, как долго можно рассматривать двадцать пять миллиардов лет памяти. А это только часть хранящихся в моей голове и еще не просмотренных сведений, между прочим.