Мелхиседек. Книга 2. Человек

Почему, перейдя к Вере, мы назвали эту нашу новую главу именно таким образом? Потому что, начав путь поиска своей задачи, мы сразу же оттолкнулись от той мысли, что мы - не обычное животное в цепи Сотворения, а в чем-то особенное. Поэтому мы стали, прежде всего, искать разительные отличия человека от животного, и сразу же набрели на самое видимое из них - на речь, которая повела нас дальше по ступеням наших рассуждений. В дальнейшем мы скрупулезно отмечали для себя всякий раз, что новое наше предположение о задачах человека в мире одобряется нашим внутренним куратором на тех основаниях, что оно все так же продолжает собой линию отличий между нами и другими видами живых существ. А потом мы перестали это делать вообще, как бы считая, что тут и говорить уже не о чем - искусство и этика это чисто человеческое, и не стоит даже вешать себе на шею такую заботу: доказывать, что животным данная деятельность не присуща.

И это действительно так. Но если быть скрупулезными до конца, то мы, конечно же, можем сказать и другое: речь, наука, история, искусство и этика, хоть и не составляют собой принципов организации животного мира, но в какой-то мере, все же, присутствуют в нем. Мы не можем сказать, что животные совершенно не знают всего того, что мы выше перечислили. Каждое из этих явлений действительно не определяет собой какую-либо необходимую предпосылку, обеспечивающую какую-либо структуру фауны (животного мира), но все же мелькает эпизодически в ней везде и повсюду. Дельфины переговариваются на ультразвуке и передают связную информацию друг другу. Танец пчелы-разведчицы это тоже речь, которая передает направление, азимут, расстояние и количество запасов найденного нектара. Когда гомонит стая дроздов, (что знакомо даже горожанам), обсыпав несколько деревьев сразу, то это не просто так, а для выяснение дальнейших намерений ее членов. Одна часть дроздов кричит: "Давайте, полетим!", а другая: "Давайте, посидим!". Кто кого перекричит, так и поступят. Народное вече. Так же в животном мире широко бытуют и крики об опасности, и брачные призывы, и вызов самца сопернику на бой, и окрики вожаков (например, в курятнике) и т.д., выступающие вполне как элементы речи. Речь до конца мы, все-таки, не можем исключить из примет животного мира. Она - отличие разительное между нами и ним, но не исключительное.

Что касается науки, то совсем беспомощными животных и здесь назвать нельзя. В особых случаях они проявляют изобретательность и способны делать открытия, граничащие по своей значимости с нашими научными открытиями. В основном это происходит тогда, когда по некоторым причинам им приходится менять среду своего привычного обитания. Медведи гризли, которых занесло в северную Канаду, придумали себе способ ловли лосося: на перепадах рек, через которые лосось идет нереститься в верхние озера, мишки ловят их прямо зубами, когда лосось выпрыгивает из воды, чтобы пересечь порог. Особо умные из гризли даже не стоят в холодной воде - они дожидаются, когда очередной сородич-рыбак ухватит пастью рыбину, подскакивают к нему, и оскаливают клыки (знак агрессии), а когда в ответ сверкает такой же оскал (мол, смотри, нарвешься!), хватают выпавшую рыбу и съедают ее на берегу. Они этому научились. Некоторые птицы научились бросать в воду белый камешек, которые хищные рыбы принимают за более мелкую рыбешку и бросаются на перехват, но тут их самих перехватывают из пике. Кошки, попавшие случайно на каменистый остров, где единственная пища находилась в каком-то озере, научились, к изумлению людей, нашедших их там через год, плавать! Когда человек поднялся в воздух, то это было торжеством человеческой науки - освоена новая среда обитания! А когда кошки научились плавать, то разве это не торжество их кошачьей науки - освоена новая среда обитания! Собаки и попугаи умеют считать. Не те шарлатаны, которые по тайному знаку дрессировщика в цирке достают нужную карту с цифрой из колоды, а лабораторные Декарты, которые выполняют задания людей по сложению и вычитанию вполне арифметическим способом. Животные могут научаться и могут совершать практические научные открытия при возникшей серьезной необходимости, или при наличии стимула. Это, конечно же, не наша наука, но это и не наше единственно полное отличие от них.

Что касается истории, то в вопросах организации общества муравьи и пчелы заткнули бы за пояс любую человеческую организацию. Их разделение труда, порядок и организованность недостижимы ни одному человеческому сообществу. У муравьев есть даже такие отрасли совместной деятельности, как земледелие, переработка пищевого сырья, дойные коровы (некоторые виды тли) и животные для забавы (некоторые насекомые). Всего, так или иначе, в соприкосновение с муравьями вступают и взаимодействуют около 584 видов других насекомых. Чем не многонациональные отношения?