Мелхиседек. Книга I. Мир

Но как бы там ни было, а полностью довольный собой, он для полного совершенства еще и потерял чудовищную силу рук приматов и может передвигаться теперь только по земле и защищаться только подвернувшимся дубьем. Для этих же «преимуществ» он потерял страшные по мощи клыки, способные разорвать любого противника и обрабатывать деревянные детали. В качестве дополнительного штриха к своему новому облику он утратил невероятную ловкость, моментальную реакцию и молниеносную быстроту обезьяны. В общем, приспособился как мог. Если это приспособление, то его высшей формой следует считать последнюю стадию туберкулеза. Эволюция чего, простите, здесь наблюдается? Сплошные потери.

Не будем спорить, разумеется, у человека есть то, что с лихвой окупает преимущества приматов перед ним, — речь и мозг. Но, похоже, эволюция и здесь совсем ни при чем. Разве эволюционная потребность могла бы развить речь? И без речи можно размножаться, добывать пищу, бдить врагов и пр. Обезьяньи стаи без слов понимают друг друга. Людям бы так взаимодействовать между собой со всей своей хваленой речью, как взаимодействуют павианы, шимпанзе и любые другие семейства, которые превосходно обходятся без всяких слов! По единой команде, без долгих объяснений, стая мгновенно выполняет любую волю вожака, поданную нечленораздельным криком. Речь бы только мешала в этих обстоятельствах, вызывала бы разброд из-за возможности ее различного толкования, непонимания, неполного или неточного выражения посланной команды из-за определенной длительности ее изложения и определенного времени для ее усвоения, что, складываясь вместе, дает совершенно недопустимую фору неожиданному противнику или опасности. И самое главное — если бы речь и начала складываться, то любая эволюция сама первой наступила бы ей на горло, потому что — представьте себе гомон азартно переговаривающихся между собой членов стаи! На этот демаскирующий базар сбегались бы все хищники со всей округи, а бедному вожаку, прежде чем подать сигнал к бегству, пришлось бы требовать тишины. Именно молчание стаи обеспечивает ее бесшумность, то есть безопасность, и гарантирует то, что единственный, короткий, не содержащий ничего сложного по усвоению приказ вожака будет немедленно услышан. Так что речь у нас не от настоятельной необходимости, а по одному из параметров характеристик нашей программы.

Впрочем, есть единственное условие, при котором нашу речь можно было бы безоговорочно признать результатом эволюции, — если бы речью обладали только самцы, а самки молчали. Это действительно способствовало бы здоровью вида наилучшим образом.

Ну, а если говорить о мозге, то начать надо с того, что идея его эволюционного появления просто обесценивается до нуля тем простым фактом, что способности мозга неисчерпаемо превышают наши потребности по использованию этих способностей — даже в условиях решения тех задач, с которыми мы сталкиваемся в настоящее время! Емкость мозга позволяет хранить информацию, равную 20 000 000 томов книг. Мы же используем эту возможность в ничтожных процентах, остальное присутствует просто так, про запас. Эволюция — медленный процесс закрепления минимальных совершенствований, возникающих в организме в ответ на настоятельную необходимость получше пристроиться в окружающем интерьере. Если даже сейчас не возникает необходимости в применении этого уже готового органа в его полном объеме, то какой необходимостью руководствовалась бы эволюция, когда создавала потихоньку обезьяне такой орган, которым мы даже до сих пор не научились пользоваться?

Мы не только не научились им пользоваться до конца, но даже не знаем, как он работает. Какие физиологические изменения происходят в мозге при усвоении им информации, как он превращает увиденное и услышанное в смысловые образы, понятия — в слова, а ощущения и эмоции — в мысли, как эти мысли в нем рождаются, почему отдельные участки мозга укрепляют нейронные связи при постоянной работе и почему, наоборот, атрофируются отдыхающие, непостоянно работающие его участки? Как миллиарды миллиардов (!) нейронов (клеток мозга) передают сигналы друг другу безошибочно и организованно, если они соединены между собой квадриллионами (!!!) проводов, схему монтажа которых разгадать до сих пор никому не удается? Неужели случайный процесс мог создать прибор такой сложности, принцип действия которого не удается определить самим носителям этого прибора? Если орган формировался от наших потребностей и для нас, то, как он мог стать независимым и непонятным? Мы ведь даже не можем запретить ему работать!