Мелкие неприятности супружеской жизни

– То был, – продолжала она (женщина никогда не выполняет намерения чего-то не рассказать), – волшебный замок, рухнувший у меня на глазах. Сюрприз не удался. Мы садимся в коляску. Адольф замечает, что мне не по себе, и спрашивает, что случилось; я отвечаю так, как мы всегда отвечаем, когда нам досаждают мелкие неприятности: «Ничего». А он берет лорнет и рассматривает прохожих: мы поехали кататься на Елисейские Поля, прежде чем отправиться в сад Тюильри. В конце концов терпение у меня иссякло, я начала дрожать как в лихорадке, а когда мы вернулись домой, заставила себя улыбнуться и спрашиваю: «Ты ничего не сказал о моем наряде? – Да, в самом деле, у тебя платье почти такое, как у госпожи де Фиштаминель». Сказал, повернулся и ушел. Назавтра я, конечно, немного дулась. Мы как раз заканчивали завтракать у меня в спальне, подле камина, и тут – никогда этого не забуду – приходит работница получить плату за косынку; я даю ей деньги, а она кланяется моему мужу, как будто с ним знакома. Я выхожу вместе с ней, якобы для того чтобы получить расписку в получении денег, и спрашиваю: «А за косынку для госпожи де Фиштаминель вы с него взяли меньше?» – «Клянусь, сударыня, ровно столько, господин вовсе не торговался». Я вернулась в спальню и нашла, что у мужа моего вид очень глупый, как…

Она помедлила, а потом договорила: «Как у павлина в вороньих перьях». – «Я понимаю, друг мой, что мне никогда не достичь полного сходства с госпожой де Фиштаминель». – «Я вижу, ты намекаешь на эту косынку! Ну, да, да, я ей ее подарил – ко дню ее ангела. Но что ж тут такого? мы прежде были очень дружны… Неужели прежде вы были связаны еще более тесными узами, чем теперь?» Не ответив на вопрос, он говорит: «Но эта дружба чисто духовная». После чего берет шляпу и уходит, предоставив мне размышлять над этой превосходной декларацией прав мужчины. К обеду он не приехал, а вечером вернулся домой очень поздно. Уверяю вас, я весь день проливала у себя в спальне горючие слезы. Можете поднять меня на смех, – сказала она, глядя мне в глаза, – но я оплакивала мои девичьи иллюзии, я плакала от досады, потому что меня обвели вокруг пальца. Я вспоминала улыбку портнихи! О, эта улыбка привела мне на память улыбки многих дам, которые смеялись надо мной – девчонкой в салоне госпожи де Фиштаминель; я не могла сдержать слез. До этого я могла верить во множество качеств, которых нет у моего мужа, но которые молодые женщины охотно приписывают своим супругам. Сколько крупных неприятностей таила в себе эта неприятность, с виду такая мелкая! Вы все очень грубы! Всякая женщина достаточно деликатна, чтоб соткать из очаровательных обманов покров для своего прошлого, а вы… Но я отомстила.

– Сударыня, – возразил я, – вы рискуете снабдить мадемуазель чересчур глубокими познаниями.

– Вы правы, – согласилась она, – я расскажу вам окончание этой истории как-нибудь в другой раз.

– Итак, мадемуазель, – сказал я, – как видите, порой вы думаете, что покупаете шейную косынку, а на самом деле навязываете себе на шею мелкую неприятность, тогда как если вы получаете косынку в подарок…

– Неприятность становится крупной, – продолжила женщина хорошего тона. – На том и порешим.

Мораль сей басни заключается в том, что свою косынку надо нести без особых раздумий. Уже древние пророки называли сей мир юдолью скорби. А между тем в древние времена на Востоке мужчины, с разрешения законных властей, заводили себе, помимо жен, еще и хорошеньких рабынь. Как же назвать долину Сены – ту юдоль, которая простирается между Крестом и Шарантоном[662] и в которой законом разрешено иметь всего лишь одну жену!

Амадис-омнибус

Нетрудно догадаться, что я принялся жевать кончик своей трости, изучать карниз, любоваться на огонь в камине, разглядывать ножку Каролины в ожидании той минуты, когда барышня на выданье нас покинет.

– Простите меня, – сказал я Каролине, – я остался у вас, быть может, вопреки вашей воле; но ваша месть много потеряла бы, расскажи вы о ней не сейчас, а позже, и если для вашего мужа она составила мелкую неприятность, я, по причине, о которой мы еще поговорим, горю величайшим желанием узнать о ней…

– Меня особенно задела фраза: «Но эта дружба чисто духовная», приведенная в качестве оправдания. Велико утешение – знать, что я для него просто вещь, мебель; что я занимаю место между кухонной утварью, туалетным столиком и рецептами врача; что супружеская любовь приравнивается к пилюлям для улучшения пищеварения, к сиропу из телячьего легкого, к белой горчице[663]; что душа моего мужа принадлежит госпоже де Фиштаминель, что он восхищается этой дамой, что она чарует его ум, а я для него просто способ удовлетворения потребности сугубо физической! Что вы скажете о женщине, унизившейся до того, чтобы согласиться быть чем-то вроде супа или вареной говядины, разумеется очень пресной? Так вот, в тот вечер я составила целую катилинарию…

– Скажите лучше: филиппику[664].