Но все же он показывал приятелям это письмо и хвастался. И приятели верили.
А Передонов не знал, верить или не верить. На всякий случай решился он со вторника начать оправдательные свои посещения к значительным в городе особам. С понедельника нельзя – тяжелый день.
VIII
Как только Передонов ушел играть на билиарде, Варвара поехала к Грушиной. Долго они толковали и наконец решили поправить дело вторым письмом. Варвара знала, что у Грушиной есть знакомые в Петербурге. При их посредстве нетрудно переслать туда и обратно письмо, которое изготовят здесь.
Грушина, как и в первый раз, долго и притворно отказывалась.
– Ой, голубушка Варвара Дмитриевна, – говорила она, – я и от одного-то письма вся дрожу, все боюсь. Увижу пристава близко дома – так вся и сомлею, – думаю – за мной идут, в тюрьму сажать хотят.
Битый час уговаривала ее Варвара, насулила подарков, дала вперед немного денег. Наконец Грушина согласилась. Решили сделать так: сначала Варвара скажет, что написала княгине ответ, благодарность. Потом через несколько дней придет письмо, будто бы от княгини. В том письме еще определеннее будет написано, что есть места в виду, что если скоро повенчается, то теперь же можно будет одно из них выхлопотать Передонову. Это письмо напишет здесь Грушина, как и первое, – запечатают его, налепят марку в семь копеек, Грушина вложит его в письмо своей подруге, а та в Петербурге опустит его в почтовый ящик.
И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый дальний конец города и купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги. Выбрали и бумагу, и конверты такие, каких не осталось больше в лавке, – предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
Вернувшись домой, к Грушиной, сочинили и письмо от княгини. Когда, через два дня, письмо было готово, его надушили шипром. Остальные конверты и бумагу сожгли, чтобы не осталось улик.
Грушина написала своей подруге, в какой именно день опустить письмо, – рассчитали, чтобы оно пришло в воскресенье: тогда почтальон принесет его при Передонове, и это будет лишним доказательством неподдельности письма.
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться из гимназии. Случай ему помог: последний урок его был в классе, дверь которого выходила в коридор близ того места, где висели часы и бодрствовал трезвонящий в положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов послал сторожа в учительскую за классным журналом, а сам переставил часы на четверть часа вперед, – никто этого не заметил.
Дома Передонов отказался от завтрака и сказал, чтобы обед сделали позже, – ему-де нужно ходить по делам.
– Путают, путают, а я распутывай, – сердито сказал он, думая о кознях, которые строят ему враги.
Надел мало употребляемый им фрак, в котором уже было ему тесно и неловко: тело с годами добрело, фрак садился. Досадовал, что нет ордена. У других есть, – даже у Фаластова из городского училища есть, – а у него нет. Все директоровы штуки: ни разу не хотел представить. Чины идут, этого директор не может отнять, – да что в них, коли никто не видит. Ну, да вот при новой форме будет видно. Хорошо, что там погоны будут по чину, а не по классу должности. Это важно будет – погоны как у генерала и одна большая звездочка. Сразу всякий увидит, что идет по улице статский советник.
«Надо поскорее заказать новую форму», – думал Передонов.
Он вышел на улицу и только тогда стал думать, с кого бы начать.
Кажется, самые необходимые в его положении люди – исправник и прокурор окружного суда. С них бы и следовало начать. Или с предводителя дворянства. Но начинать с них Передонову стало страшно. Предводитель Верига – генерал, метит в губернаторы. Исправник, прокурор – это страшные представители полиции и суда.
«Для начала, – думал Передонов, – надо выбрать начальство попроще и там осмотреться, принюхаться, – видно будет, как относятся к нему, что о нем говорят». Поэтому, решил Передонов, всего умнее начать с городского головы. Хотя он купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в других городах и даже в столице у него есть знакомые, довольно важные.
И Передонов решительно направился к дому городского головы.
Погода стояла пасмурная. Листья с деревьев падали покорные, усталые. Передонову было немного страшно.
В доме у городского головы пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-съестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, – «она у меня под гувернанткой ходит», говорил отец, – чинно пребывали в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные в горницах и в саду, детские звенели голоса.