Мелкий снег (Снежный пейзаж)

От внимания Юкико не ускользнула подавленность сестры, особенно заметная на фоне общего оживления.

— Ты была у Окубаты? — спросила она на следующее утро, оставшись наедине с Сатико.

— Нет. Вообще говоря, мне хотелось кое-что обсудить с тобой… — Сатико увлекла сестру наверх и пересказала ей всё, что узнала от О-Хару. — Как ты думаешь, Юкико, то, что говорит «бабушка», — правда?

— А как ты считаешь?

— Скорее всего, да.

— Мне тоже так кажется.

— Я сама во всём виновата… Я слишком верила Кой-сан…

— Но это ведь так естественно. — Глядя на плачущую сестру, Юкико почувствовала, как у неё к глазам тоже подступают слёзы. — Тебе не в чем себя винить.

— Что я скажу Тацуо и Цуруко?..

— Ты говорила с Тэйноскэ?

— Нет. Как я могла? Мне стыдно рассказывать ему об этом.

— По-моему, он жалеет, что так сурово обошёлся с Кой-сан. Или мне показалось?

— Пожалуй, ты права. Я тоже вчера так подумала.

— Ему наверняка многое известно, и он, должно быть, пришёл к выводу, что, отлучив Кой-сан от дома, мы навлекли на себя ещё больший позор.

— Если бы только Кой-сан исправилась — теперь, когда Тэйноскэ начинает менять к ней отношение…

— Сколько я её помню, Кой-сан всегда была такой.

— Ты хочешь сказать, что она и теперь не изменится?

— Боюсь, что нет… Вспомни, сколько раз мы пытались её перевоспитывать.

— «Бабушка» права: Кой-сан следует выйти за Окубату. Так будет лучше для них обоих.

— Да, по-видимому, это единственный выход из положения…

— Неужели она совсем не любит его?

Хотя обе сестры знали о существовании Миёси, им было неприятно даже произносить его имя, и поэтому они сознательно избегали касаться этой темы.

— По ней трудно что-либо понять. С одной стороны, как ты помнишь, она ни за что не хотела оставаться в доме Окубаты, а с другой стороны, когда он явился в клинику, она не только не велела ему уйти, но готова была чуть ли не до ночи с ним беседовать…

— Тогда, быть может, она лишь делает вид, что не любит его, а в действительности это не так?

— Хотелось бы в это верить… Но я не исключаю, что она попросту считает себя в какой-то мере ему обязанной. Поэтому-то она и не посмела его выпроводить, даже если и хотела.

В тот день Юкико поехала в клинику — главным образом ради того, чтобы забрать оставшуюся там «Ребекку», — а в последующие три дня отдыхала: читала, ездила в Кобэ смотреть новые фильмы.

Тэйноскэ сдержал обещание, и, следуя давней традиции, в субботу семейство отправилось на два дня в Киото. Суровые, тревожные времена наложили свой отпечаток даже на такое радостное событие, как любование сакурой. В этом году мало кому пришло в голову позволить себе обильные возлияния по случаю праздника, но от этого желающие насладиться красотой пейзажа только выиграли. Никогда прежде знаменитая плакучая сакура в храме Хэйан не казалась Тэйноскэ и его спутницам столь прекрасной. Люди, одетые гораздо скромнее, чем в прошлые годы, тихонько переговаривались между собой, бродили по парку, и в этом отсутствии суеты и приглушённости красок была особая, утончённая прелесть.

Через несколько дней после возвращения домой Сатико послала О-Хару в Нисиномию с поручением отдать Окубате деньги, потраченные им за время болезни Таэко.

25

Как и следовало ожидать, вскоре Окубата снова наведался в клинику. Находившаяся там в это время О-Хару тотчас же позвонила хозяйке: что делать? Сатико велела ей держаться как можно более приветливо и любезно — «улыбнись ему ласково и пригласи войти». Вернувшись в Асию вечером, О-Хару доложила, что Окубата просидел у постели Таэко около трёх часов. Спустя дня два после этого Окубата пожаловал опять, и в седьмом часу, видя, что уходить он не собирается, О-Хару по собственному почину распорядилась доставить для него ужин из ближайшего ресторанчика и даже бутылочку сакэ. Окубата был в восторге от такого приёма и на радостях засиделся чуть ли не до половины десятого. Когда он наконец отправился восвояси, Таэко выругала О-Хару: к чему было подавать ему угощение? Окубата-де не понимает любезного обхождения. Теперь он окончательно сядет им на голову! О-Хару никак не могла понять, чем вызвана эта вспышка гнева, ведь за минуту до этого Таэко, мило улыбаясь, беседовала с Окубатой…

Таэко не ошиблась в своих прогнозах: ободрённый оказанным ему радушием, Окубата не преминул явиться на следующий же день, с удовольствием поужинал вместе со всеми, а в десять часов заявил о своём намерении остаться на ночь. О-Хару поспешила доложить об этом по телефону хозяйке и, получив на то разрешение, постелила Окубате в комнате Таэко рядом с «Митошей». Сама она прикорнула в соседней комнатушке, сдвинув несколько подушек для сидения, — свободной постели для неё не нашлось. Памятуя о том, как досталось ей от Таэко накануне, утром О-Хару сказала Окубате, что, к сожалению, у них нет ни крошки хлеба, и подала ему только чай и фрукты. Тот неторопливо съел этот скудный завтрак и лишь потом откланялся.