Читаем Мельмот скиталец полностью

Мельмот скиталец

— Недолго им осталось меня беспокоить, — ответила бабка, многозначительно улыбаясь.

— Не правда ли, отец, как вырос наш Эбергард? — спросил Вальберг.

— Последний раз, когда я его видел, — ответил дед, — мне пришлось наклоняться, чтобы его поцеловать, а теперь вот, должно быть, ему придется наклоняться, чтобы поцеловать меня. — В то же мгновение Эбергард кинулся в отверстые объятия старика, руки которого дрожали, и припал губами к белоснежной бороде деда.

— Прижимайся крепче, дитя мое, — сказал растроганный отец, — дал бы бог, чтобы тебе всегда приходилось целовать только такие чистые губы.

— Иначе и быть не может, отец, — сказал впечатлительный юноша, краснея от охватившего его волнения, — я хотел бы всю жизнь целовать только губы тех, кто будет меня благословлять, как благословляет сейчас дедушка.

— И ты хочешь, — весело сказал старик, — чтобы всю жизнь благословение приходило тебе только из сморщенных старческих губ?

При этих словах стоявший за спиной старика Эбергард покраснел. В это время Вальберг услышал, что часы пробили тот час, когда, в благоденствии или невзгодах, он привык созывать семью на молитву; он знаком призвал детей встать, и те шепотом передали это приглашение старшим.

— Да будет благословен господь, — сказала бабка в ответ на произнесенные шепотом слова внука.

Сказав это, она опустилась на колени. Внуки поддерживали ее с обеих сторон.

— Да будет благословен господь… — отозвался старик, преклоняя свои с трудом сгибавшиеся колена и снимая шапочку. — Да будет благословен господь наш, «как тень от высокой скалы в земле жаждущей»[481], — продолжал он и опустился на колени, в то время как Вальберг, прочтя главу или две из немецкой Библии, произнес молитву на случай, прося господа, чтобы он преисполнил сердца их признательностью за снизошедшее к ним на время благоденствие и сподобил их так пройти сквозь все временное, чтобы не потерять потом из-за него блаженства вечного[482]. По окончании молитвы все поднялись и приветствовали друг друга с той любовью, корни которой уходят за пределы земного, а цветы, какими бы ничтожными и бесцветными они ни показались взорам человека на этой бесплодной земле, принесут, однако, небывалые плоды в саду небесном. Отрадно было видеть, как дети помогали старикам подниматься с колен, и еще отраднее было слышать, как, расставаясь, все желали друг другу спокойной ночи. Жена Вальберга с особенным усердием заботилась о том, чтобы старикам жилось у них хорошо, и Вальберг покорялся ей с той гордой признательностью, которая становится еще возвышенней, когда благие поступки совершаем не мы сами, а те, кто нас любит. Родителей своих он любил, но особенно гордился тем, что их любит жена — за то, что это его родители. На постоянные просьбы детей разрешить им помочь старикам он отвечал: «Нет, дети мои, ваша мать сделает это лучше вас, она всегда все делает лучше». Тем временем дети его, следуя позабытому уже теперь обычаю, опустились перед ним на колени. Аасково, дрожащей от волнения рукою, он сначала коснулся курчавых волос любимца своего Эбергарда, голова которого гордо высилась над головами стоявших на коленях сестер и Морица, который с безудержной, но извинительной для его счастливого возраста беспечностью смеялся, не вставая с колен.

— Да благословит вас господь! — сказал Вальберг, — да благословит он всех вас и да сделает он вас такими же добрыми, как ваша мать, и такими же счастливыми, как счастлив сегодня ваш отец.

Сказав это, он отвернулся и заплакал.