Мельмот скиталец

Денег у них могло хватить во всяком случае на следующую неделю; и это обстоятельство теперь для них много значило; так бывает с людьми, потерпевшими кораблекрушение, которых носит по волнам на каком-то обломке: они надеются, что их скудного запаса провианта им хватит до тех пор, пока они не достигнут берега. После того как Инеса убедилась, что свекор и свекровь спокойно улеглись спать, все они стали обсуждать, что им делать, и просидели так всю ночь. Во время этого долгого и печального совещания в сердцах их незаметно пробудилась надежда, и они постепенно выработали план, как обеспечить себя средствами к существованию. Вальберг должен был попытаться найти применение своим способностям и сделаться вновь учителем музыки. Инеса и ее дочери — начать зарабатывать вышиванием, а Эбергард, который обладал очень тонким вкусом — и в музыке и в живописи, должен был попытать силы и в той и в другой области, причем все решили за помощью и советом в этих делах обратиться к дружелюбному и расположенному к ним священнику. Утро застало их за этим затянувшимся разговором, и оказалось, что он так захватил их всех, что никто из них даже не чувствовал никакой усталости.

— Голодать нам не придется, — сказали окрыленные надеждою дети.

— Думаю, что нет, — вздохнул Вальберг.

Жена его, хорошо знавшая Испанию, не проронила ни слова.

Глава XXVIII

          …Это мне

Они поведали под страшной тайной.
На третью ночь я с ними был на страже.

Шекспир[494]

В то время как они еще говорили, послышался осторожный стук в дверь — так друг стучится в дом, где случилось несчастье. Эбергард встал, чтобы открыть дверь.

— Постой, — сказал Вальберг, словно обо всем позабыв, — а где же слуги?

Тут он вдруг все вспомнил, горько усмехнулся и сделал сыну знак пойти открыть дверь. Это был все тот же добрый священник. Он вошел и в молчании опустился в кресло. Никто не заговорил с ним; о них поистине можно было сказать дивными словами одной из книг: «Не было ни языка, ни речи, но были голоса, которые они слышали и понимали». Почтенный священник гордился тем, что знает все догматы католической веры и в точности исполняет все церковные правила. К тому же он усвоил особого рода монастырское безразличие, некий освященный церковью стоицизм, который служители ее почитают за победу благодати над человеческими страстями, в то время как в действительности это обусловлено особенностью их профессии, которая отрицает как самое человеческую природу, так и все ее устремления и узы. И, однако, когда он сидел среди этой убитой горем семьи и после того, как, посетовав на сырую погоду, напрасно старался отереть ту влагу, которая, по его словам, проступила у него на щеках, он не выдержал и, дав волю чувствам, возвысил голос свой и заплакал[495].

Однако пришел он к ним не только для того, чтобы плакать. Узнав о планах Вальберга и его семьи, прерывающимся от волнения голосом он обещал сделать все от него зависящее, чтобы помочь им. Перед тем как уйти, он сказал, что прихожане его собрали небольшую сумму в помощь несчастным и что он не может найти лучшего применения этим деньгам, чем оставить их здесь; тут он выронил из рукава туго набитый кошелек и поспешно ушел.