Мельмот скиталец

Прошло несколько лет, в течение которых я не видел Мельмота. Я собирался уже уезжать из Германии, как вдруг накануне получил письмо от некоего человека; он называл себя моим другом и писал, что, чувствуя приближение смерти, хочет, чтобы его напутствовал протестантский священник. Мы находились тогда на территории католического курфюршества. Я не замедлил отправиться к умирающему. Слуга провел меня к нему в комнату, после чего затворил дверь и ушел; оглядевшись, я, к удивлению своему, увидел, что комната вся заполнена разными астрологическими таблицами, книгами и какими-то приборами, назначение которых было мне непонятно; в углу стояла кровать, около которой не было ни священника, ни врача, ни родных, ни друзей; на кровати лежал Мельмот. Я подошел к нему и попытался сказать ему несколько слов утешения. Он только махнул рукой, прося меня замолчать, что я и сделал. Когда я припомнил его прежние привычки и занятия и увидел все, что его окружало, я испытал не столько смущение, сколько страх.

— Подойдите поближе, — едва слышно попросил Мельмот, — еще ближе. Я умираю… Вы хорошо знаете, как прошла моя жизнь. Я повинен в великом ангельском грехе: я был горд и слишком много возомнил о силе своего ума! Это был первый смертный грех — безграничное стремление к запретному знанию! Я умираю! Я не прошу вас творить надо мной какие-либо обряды; я не хочу слушать слова, которые для меня ничего не значат или которым я сам не хочу придавать никакого значения! Не смотрите на меня с таким ужасом, я послал за вами, чтобы вы мне здесь торжественно обещали, что скроете от всех мою смерть. Пусть ни один человек на свете не узнает ни того, что я умер, ни того, где и когда это было.

Голос его звучал отчетливо, а в движениях была сила, и я никак не мог допустить, что он в таком тяжелом состоянии.

— Не верится мне, — сказал я, — что вы умираете: голова у вас ясная, голос твердый, говорите вы связно; невозможно даже представить себе, что вы так больны.

— Хватит ли у вас терпения и мужества, чтобы убедиться, что все, что я говорю, правда? — спросил он.

Я ответил, что терпения у меня, разумеется, хватит, что же касается мужества, то я обращусь за ним к существу, которое я слишком чту, для того чтобы произносить при нем его имя.

В ответ он только улыбнулся страшной улыбкой, значение которой я слишком хорошо понял, и указал на часы, находившиеся в ногах кровати.

— Заметьте, — сказал он, — часовая стрелка стоит на одиннадцати, и я сейчас в здравом уме, могу ясно выразить свои мысли и даже вид у меня здорового человека. А через час вы увидите меня мертвым!

Я сел у его изголовья; мы оба с ним стали следить за медленным движением стрелок. Время от времени он что-то еще говорил, но заметно было, что силы его слабеют. Он настойчиво повторял, что я должен все сохранить в глубокой тайне, что это в моих интересах, и вместе с тем намекал, что мы с ним, может быть, еще и увидимся. Я спросил, почему он решил доверить мне тайну, разглашение которой столь опасно, в то время как ему ничего не стоило ее сохранить. Ведь если бы я не знал, жив он или нет и где он находится, я, разумеется, не узнал бы и того, где и при каких обстоятельствах он умер. На это он мне ничего не ответил. Как только часовая стрелка подошла к двенадцати, лицо его переменилось, глаза потускнели, речь сделалась невнятной, челюсть отвисла; дыхание прекратилось. Я поднес к его рту зеркало — оно не запотело. Я взял его руку — пульса не было. Прошло еще несколько минут, и тело совершенно остыло. После этого я еще оставался в комнате около часа — за это время не произошло ничего, что позволяло бы думать, что жизнь к нему возвращается.

Печальные события в нашей стране заставили меня надолго задержаться за границей. Я побывал в различных частях континента, и, куда бы я ни приезжал, до меня всюду доносились слухи, что Мельмот жив. Слухам этим я не верил и вернулся в Англию в полной уверенности, что он умер. Но ведь не кто иной, как Мельмот, прогуливался и говорил с вами в последний вечер, когда мы с вами виделись. Я видел его собственными глазами и так ясно, что сомнений и быть не может. Это был Мельмот собственной персоной, такой, каким я знал его много лет назад, когда волосы мои были еще темными, а походка твердой. Я за эти годы постарел, а он все такой же; можно подумать, что время боится к нему прикоснуться. Невозможно даже представить себе, какие средства, какая сила дает ему возможность продолжать эту посмертную, сверхъестественную жизнь, остается только допустить, что страшная молва, сопровождавшая его всюду на континенте, верна.

Побуждаемая страхом и ненасытным любопытством, Элинор стала допытываться, что это за молва; однако ужасы, которые ей самой случилось изведать, позволяли ей уже строить догадки о том, что это могло быть.