Мельничная дорога

Возможно, нападавший не собирался убивать Макклауда. Рэнди нашли мертвым рядом с его машиной. По сведениям приводившей слова полицейских росборнской «Газетт», он умер от единственного удара по голове, скорее всего монтировкой.

Никто из живших поблизости ничего не видел и не слышал, однако вскоре после короткой, но смертельной стычки кое-кто проснулся от грохота и увидел на потолке в спальне всполохи от пламени взрыва.

Рэнди умер в возрасте сорока трех лет, неженатым и не обидевшим даже мухи. Росборнская «Газетт», которая обычно освещала временные закрытия мостов и местные собрания, посвятила его истории много материалов, и лишь через несколько месяцев ее затмила вторая из главных новостей 1982 года. Мой отец дал повод обеим.

Через два дня к нам явились полицейские и увезли отца, как они выразились, для дружественного опроса, потому что хотели побеседовать со всеми, кто находился в роковой вечер в закусочной О’Салливана. Но через час после их отъезда мать запаниковала, посадила нас в автомобиль, и мы поехали в управление.

Через несколько минут, вся в волнении, она появилась на пороге, схватила меня за руку и потащила в здание, там дала несколько монет и заставила позвонить по телефону-автомату в дом Хитрюги – попросить разрешения поговорить с его отцом. Я сделал, как мать велела. Отец Хитрюги взял трубку и объяснил, что ему нельзя непосредственно вмешиваться в дело, поскольку во время слушаний в суде он должен выступать обвинителем, а пока заедет его приятель и проследит, чтобы все было по правилам.

Когда его приятель в выходных слаксах и рубашке из синей вискозы явился, мать немного успокоилась. И он убедил ее увезти нас с братом домой, заверив, что за всем приглядит.

Самодовольный отец вернулся домой через несколько часов – как раз вовремя, чтобы не пропустить игру детройтских «Пистонсов» с нью-йоркскими «Никерброкерами». Попивая пиво «Гиннесс» и следя за баскетболом, отец хвастался, как все притихли, когда на слушания явился важный прыщ. Но добавил, что в том гадюшнике справился бы и без посторонней помощи. И еще заявил: если бы он прикончил Рэнди Макклауда, орудие убийства сразу нашли бы, потому что он запихнул бы его пидору в толстую задницу.

Когда на следующий день после уроков я собрался к Хитрюге, отец сказал, что едет за печеньем и предложил меня подвезти. Необычное дело, и дэдди по выражению моего лица понял, что я удивлен.

– Разве я не могу покатать своего первенца и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной?

Мы поехали за город, опустили стекла, отец, выставив руку наружу, ловил закатное солнце, и мы не произносили ни звука. Перед мостом он свернул направо, постоянно поглядывая в зеркальце заднего вида, милю или две тянул дальше, затем съехал с дороги и остановился у самой реки. Вышел, достал из багажника одеяло и принялся разворачивать. Еще раз обозрев пасторальную картину, извлек на свет монтировку и метнул на манер копья как можно дальше в реку.

Вернувшись в машину и даже не посмотрев на меня, отец повернул ключ зажигания, запустил двигатель и вырулил по гравию на шоссе. Домой мы ехали молча, тем же маршрутом, что на реку.

Нью-Йорк – Нью-Джерси, 2008

Автомобиль остановился с включенными проблесковыми маячками – красный-белый-синий, – Ханна упала на переднее сиденье, и Маккласки обнял ее своими лапищами. Его куртка, несколько ярдов дешевой ткани, пахла жевательной резинкой, дымом и тальком. Когда они тронулись из города уже без проблесковых маячков, Ханна начала рассказывать историю 1982 года, о Мэтью Уивере, второй раз в жизни кому-то постороннему. Впервые – редактору Максу Ригану в клубах дыма в баре в Ньюарке, а теперь – Маккласки в тоннеле Линкольна, где свет задних фонарей отражался от белых плиток и, словно красное марево, разливался по потолку и стенам. А когда дошла до части с веревкой и деревом, они выехали из темноты на свет под просторы неба Нью-Джерси, и история завершилась, и в нее из воздушки летели пульки – впивались снова и снова, затем боль в глазу и дальше чернота.

Правда, призналась не во всем – не говорила, что делала в тот день и раньше. Маккласки вел машину молча, и Ханна заметила, как побелели костяшки его сжатых на черном руле пальцев.

– Черт побери, Ха, почему ты ничего не сказала? – наконец завопил он, треснул кулаком по приборной панели и тут же произнес: – Прости, это я не на тебя, а на поганый мир.

– С какой стати мне было сообщать? Что бы это изменило?

Маккласки промолчал.

Ханна начала говорить о Патрике, двенадцатилетнем Пэтче, приятеле Мэтью. Она думала, что его там не было, считала, будто он вызволил ее, по-настоящему спас. Рассказала о том, что увидела на экране компьютера мужа – прочитала не все, однако вполне достаточно, чтобы сделать вывод: Пэтч там был – едва слышный стон… поворот головы, несмотря на веревку вокруг шеи… Следовательно, он все видел, и, значит, их брак и совместная жизнь основаны на лжи.