Полиция не нашла свидетелей, которые бы подтвердили, что́ с ним приключилось в первые три часа его безработной жизни и дальше до следующего утра, когда его тело обнаружили два туриста. Зато я мог бы все рассказать – например, куда отец поехал. Ударив по газам, он в обнимку с бутылкой полетел домой.
За месяцы двойной прибыльной работы отца я привык к тому, что раньше пяти он домой не являлся, и когда около четырех вернулся из Свангам, даже не стал проверять, стоит ли за контейнерами его машина. А она там стояла.
В доме было тихо. Я мог заметить какие-либо признаки отцовского присутствия, однако не обратил на них внимания. Из гостиной открывался вид на родительскую спальню, но кровать загораживала стена. Полагаю, когда я вошел, отец лежал на ней, вырубившись.
По-моему, я сделал себе сандвич с арахисовым маслом и желе, или схватил из банки огурец, или просто сел смотреть телевизор. Мой день продолжался в обычном режиме. Неожиданно в дверь постучали, и я пошел открывать. За порогом стояла Ханна Дженсен.
Черт! Как же круто она смотрелась! И если честно, я не переставал о ней думать с тех пор, как мать рассказала мне о ее вчерашнем визите. Разумеется, я не оставлял своих фантазий о тебе, Пит, и надежд, что они когда-нибудь сбудутся, однако в ближайшее время это было маловероятно. Только не хочу сказать, что Ханна стала моим запасным планом. Вы оба были моими главными планами.
– Привет, Ханна! – произнес я. – Слышал, ты вчера приходила. – Я повернулся и прыгнул на диван. – Хотела потусоваться?
Когда Ханна вошла, я заметил на ее лице отвращение, но это меня не насторожило. Мы жили в паршивом доме с паршивой обшивкой и еще более паршивой мебелью. Естественно, ей стало противно. Сама она жила в богатом районе, и все знали, что дом Дженсенов – нечто вроде дворца. Ее чувство меня не смутило, хотя мне показалось невежливым являться в гости с видом, что тебя вот-вот стошнит.
– Проходи, садись, – предложил я.
Сесть она могла лишь в перевязанное липкой лентой кресло. Оглядевшись, Ханна аккуратно опустилась в него, с таким расчетом, чтобы минимально касаться ткани. Ее движения были изящными.
А потом мне пришло в голову: а вдруг отвращение вызвано не нашей паршивой мебелью? Я присмотрелся: Ханна устроилась на краешке, сложив руки так, словно пыталась согреться. Может, это просто нервы?
– В чем дела, Ханна? – спросил я.
– Это неправильно, – промолвила она.
– Что неправильно?
– Это противозаконно.
При слове «противозаконно» я встрепенулся. Следовательно, Ханна пришла не только для того, чтобы поцеловаться. Было о чем поразмыслить. Я встал с дивана и приблизился к ней. Она откинулась на спинку кресла.
Все еще думая, что она просто нервничает, я опустился на колени и, взявшись за ручки кресла, потянулся поцеловать ее. Решил, будто она жаждет поцелуя, считая его предвестником чего-то противозаконного. Ее реакция стала для меня полной неожиданностью.
Ханна закричала.
– Все хорошо. Все хорошо. – Я попытался успокоить ее.
Лицо Ханны сморщилось, будто она не могла решить, то ли меня поцеловать, то ли плюнуть в глаз. Я ничего не понимал, во всяком случае несколько следующих мгновений.
И тут она выкрикнула:
– Ты мне отвратителен, Мэтью! Отвратителен! Я видела, что ты делал с тем человеком!
– Что? С каким человеком?
Освобождаясь от тайны, она говорила все быстрее:
– Видела! Ты вошел в его дом, и он раздел тебя. Вчера я пришла сюда, потому что думала, что нравлюсь тебе. И ты мне нравился. А теперь, Мэтью, ты мне противен!
– Подожди, Ханна! Я вовсе не такой.
– Лжец! – Ее глаза яростно сверкали. – Я все видела. Собственными глазами!
– Вот как? – Я подался вперед, и наши лица оказались на одном уровне. – Что ты такого видела, Ханна? Что?
Как часто с тех пор я пытался осмыслить ответ Ханны, представить, что́ ей открылось с другой стороны щелочки в оконных шторах. Ты стянул мне через голову футболку и дотронулся до синяков на противоположном от окна боку. Откинулся в кресле, и я зарылся лицом в твои колени. Моя голова задергалась от слез. Сколько времени Ханна провела у окна, прежде чем бросилась бежать? Что творилось в ее голове, сколько раз она рисовала себе картину, какую не видели глаза, подпитывая ложь, которая навсегда изменит наши жизни.
– Я видела, как ты взял его в рот! – выкрикнула она. – Отсосал у гадкого извращенца!
В этот момент из спальни вышел отец.
– Что ты сказала?
Ханна круто обернулась и застыла.
– Повторяю вопрос: что ты сказала, девчонка? – Отец угрожающе приближался, это его выражение лица я хорошо знал.
Я поднялся, преграждая ему путь, но тут же от умелого удара в живот отлетел и лишь разевал рот, не в силах вздохнуть.
Отец схватил Ханну за волосы и чуть не выдернул из кресла.
– Что ты, стерва, сказала о моем сыне? Давай, повтори!
Ханну трясло, губы дрожали, изо рта вылетали невнятные звуки, она не могла произнести ни слова.