Мельница

Все быстрее раскаты грома следуют за молниями, как будто хотят догнать их, и иногда кажется, что это им удается, потому что одновременно с громом сверкает новая молния; ведь теперь молнии вспыхивают по всему небу. И мечась взад-вперед по галерее, между крыльями и воротом, убирая один парус за другим, развязывая веревки, вытаскивая защитные ставни и вися на шатре, мельник видит молнии-то они режут ему глаза, то в свете их отблесков мелькают дальние поля и луга. Вот острая зигзагообразная линия вонзается в лес; там и сям то широкой полосой разверзается небо, то огненный меч торчит из горизонта, а кое-где молнии сверкают за тучами, среди которых одна, похожая на гору, то исчезнет, то снова покажется: над проливом внезапно, как по мановению волшебной палочки, воздвигается ярко светящаяся лилово-красная стена, а посередине ее прорезает ослепительно белая зубчатая черта, как трещина в освещенном сзади матовом стекле.

Ну, вот наконец-то и последний парус убран; дело почти сделано. Мельник висит высоко на иглицах. Буря пронизывает его, играя на оголенных деревянных иглицах, как на Эоловой арфе, ревущей безумную мелодию. Вдруг на мельника обрушивается град, стегнув его по лицу, так что он чуть не закричал от боли; град слепит ему глаза и заставляет цепенеть пальцы, которыми он распутывает узел толстого каната, кое-как держась руками за трясущееся дерево крыла. Усадьба под ним постоянно освещена. Она — как игрушка для молний: когда одна, утомленная, готова бросить усадьбу во мрак, другая подхватывает ее и поднимает в своем пронзительнейшем свете. А волны грома-далекие и близкие — переливаются друг в друга, то громыхая, как тяжелые возы на булыжном мосту, то грохоча, как далекая канонада, то щелкая, как ружейные выстрелы, то гудя, как будто кто-то наваливает друг на друга железные плиты.

В небе, белом от града, зажглась ослепительная молния — будто тысячи фиолетовых искр проскочили между градинами, — и не успела она погаснуть, как раздался треск грома, словно на небе демоны разорвали поперек огромную простыню. И град припустил с такой силой, что по сравнению с этим раньше его как будто вовсе и не было. Но это уже неважно. Последний узел надежно завязан, все паруса убраны, и мельник проворно спускается по иглицам.

Теперь осталось только одно — пройти по размольному этажу.

Занятый упорной работой, в борьбе со стихиями за спасение мельницы или, во всяком случае, добросовестно исполняя свой долг хозяина, он мало-помалу забыл о страхе перед привидениями. Но теперь страх снова здесь — он поджидал его.

Мельник опускает на галерею ноги; под ними крошится слой града. Градины пролетают мимо белыми косыми черточками. Корпус мельницы высится тяжело и мрачно, маленькое окошко подмигивает у его левого плеча, отражая далекую молнию: размольный этаж наблюдает за ним своим призрачным глазом.

Но там, внизу, усадьба. Она хорошо видна при свете одной из тех молний, которые неторопливо мерцают высоко между туч — и усадьба следит за ним человеческими глазами: он видит много лиц в окнах, а в дверях стоит его невеста. Почему бы ему не крикнуть им, чтобы принесли лестницу? Тогда ему не надо будет проходить через размольный этаж. Но что он скажет потом? Как он объяснит, почему не спустился по мельничной лестнице?

Нет, он не сдастся. Он сумел сделать все остальное, не побоится и последнего испытания. Усадьба внизу исчезает из вида, только окна жилого дома напоследок ободряют его прощальным взглядом.

Через одну-две секунды он быстро перешагивает через порог размольного этажа — и останавливается как вкопанный.

Они там — в нескольких шагах — прямо у него на пути.

Йорген и Лиза.

В них нет ничего демонического или угрожающего. Они выглядят буднично, как всегда на мельнице, а его даже не замечают. Лиза в старом сером домашнем платье — и мельник знает, что именно в нем она была убита. Йорген кричит ей что — то в самое ухо — это видно по движению губ, но звука не слышно. Она наклонила голову, слушая его, а смотрит вниз, на Пилата, который, ласкаясь, трется об ее ноги.

Кот по-прежнему светится, и, кажется, Йорген с Лизой тоже светятся, — а может быть, это вспышка молний…

Но вот она поднимает голову — на губах у нее улыбка; медленно поднимаются веки, и на мельника устремляется взгляд…

Мельник, который стоял как околдованный, делает шаг назад.

И тут же все исчезает — не во тьме, а в свете, в шуме и свете… что-то толкает его в грудь, и теперь уже все, в том числе свет, исчезает.

V

Ханна стояла в дверях, ведущих в сени.

Она видела, что ее жених живой и невредимый спустился с мельничных крыльев. Его фигура исчезла там, где галерея делает поворот — еще каких-нибудь несколько минут, и Ханна заключит его в объятия. Какого страху она натерпелась, когда он, почти невидный из-за града, среди грома и молний, висел наверху, на крыльях, сотрясаемых бурей! А вдруг он сорвется и упадет? А вдруг что-нибудь сломается в механизме и крылья, на которых он висит в воздухе, начнут вращаться?

Но, благодарение Господу, все кончилось благополучно.