Вдруг сверкнула молния, такая пронзительная, как будто весь свет в мире собрался в один язык пламени — и одновременно раздался короткий удар грома, похожий на выстрел крепостной пушки, от которого дребезжат все стекла в окнах…
Ханна выбежала под яростный шквал града, кругом суетились люди, голоса перебивали друг друга: «Молния ударила в мельницу!.. Где мельник?.. Пожар! Якоб вернулся?.. Мельница горит».
— Якоб! — истошно закричала Ханна.
Но как ни страшно ей было, она все же не потеряла голову; наоборот, она сразу догадалась, что нужно делать. И пока ее брат вместе с Драконом бросились в подклеть, чтобы попасть на мельницу, Ханна, словно по наитию, побежала в другую сторону, на дорогу. Наверху, из шатра уже вырывалось пламя.
— Лестницу! — крикнула Ханна. — Несите приставную лестницу! Якоб на галерее!
Он полулежал за дверью, ведущей на размольный этаж, опираясь о перила, которые выступали под углом над галереей. Одна его рука свисала через перила.
Кристиан и Ане побежали за лестницей. Дракон и лесничий, которые тоже услышали ее крик, вышли из подклети.
— Может, лучше все-таки подняться и вывести его через мельницу? — спросил лесничий.
— Посмотри, внутри тоже горит, — ответила Ханна.
Действительно, с размольного этажа пробивался яркий свет.
— Лучше лестницу, — решил Дракон.
Теперь мельник на галерее встал. Он потерял сознание всего на каких-нибудь полминуты — да и в это короткое время он в сущности был всего лишь сбит с толку и ошеломлен.
— Лестница горит! — крикнул он. — Я не могу по ней спуститься!
Он говорил неправду. Насколько он мог видеть, горело только на полу посередине и немного в стороне. Поскольку окна были разбиты, сквозняк гнал густой дым из дверей. Но решительный человек, наверное, сумел бы добраться до лестницы или, во всяком случае, попробовать сделать это. Однако ему казалось немыслимым ступить на размольный этаж — ни за что на свете!
Люди, стоящие внизу, наперебой спрашивали, не ранен ли он, и он успокаивал их: его просто опрокинуло воздушной волной. Тем не менее, чтобы устоять на ногах, ему приходилось держаться за перила, ноги казались ватными. Но он был цел и невредим. И уверял, что без посторонней помощи сумеет спуститься, как только принесут лестницу.
Наверху зашуршало, и на фоне ночной тьмы загорелся огонь.
Мельник посмотрел вверх и крикнул:
— Поторапливайтесь, шатер вот-вот соскользнет вниз!
Все в нетерпении требовали лестницу, а лесничий тоже побежал за ней.
Мельник вспомнил, что, хотя соломенный шатер всегда прикрепляется железной проволокой, когда его настилали в прошлый раз, эту меру предосторожности частично упустили. Впрочем, он не боялся: его пощадила молния, и уж, конечно, не для того, чтобы он был погребен под горящей соломой. Он знал, для чего ему оставлена жизнь, что ему еще предстояло сделать.
Лесничий и Ане с лестницей уже приближались, о чем стоявший поодаль Дракон сообщил мельнику, громко крича в сложенные рупором руки:
— Держись, Якоб! Вот они уже несут ее, держись! — повторял он, хотя вряд ли кто-нибудь мог понять, что, собственно, означает этот призыв.
Лестницу приставили к галерее, но мельник не двинулся с места. Надо было перелезть через перила и начать спускаться, а он, как зачарованный, смотрел на странный предмет, который лежал в проеме двери в нескольких шагах от него; он даже нагнулся, чтобы получше рассмотреть его. Это был лохматый комок, обожженный до черноты, совершенно неопознаваемый, если бы не каким-то чудом сохранившаяся кошачья голова, которая уставилась на мельника единственным желтым глазом, доказывая, что несколько минут назад это был Пилат.
Снизу кричали: «Якоб, лестница здесь», но он был не в силах отвести взгляд от этих останков. Желтый, оживляемый отсветами пожара, глаз уставился на него, как недавно смотрел на
Это удивительное знамение — то, что привидение спасло его от смерти, — всецело занимало его мысли, и он оставался глух ко всем призывам, даже к реву Дракона, считавшего его выдержку уж чересчур великолепной.
Но теперь призывы сменились испуганными криками. Слева вспыхнул красный свет и загорелось пламя — часть горящей соломы упала с шатра на галерею: это был первый обвал.