Мельница

Чрезвычайно довольная этим обзором реальных и возможных владений — уже достигнутая цель вела к новым, еще более великим целям, — Лиза повернула голову и стала смотреть на север, стараясь заглянуть так далеко, как только возможно, и для этого нагнувшись: она увидела кусочек леса, большую часть которого заслонял шатер, но ей и этого было достаточно — там наверняка теперь, в этот предвечерний час, звучит тщетный зов: «Енни, Енни, Енни…» Вот бы иметь такие длинные уши, чтобы услышать его! Как было бы забавно послушать. Вот бы самой оказаться сейчас там, где дорога к дому лесного сторожа серой ниткой уходит в красноватую чащобу. Оттуда вдруг выскользнула черная точка, наверное, повозка об одну лошадь. И это навело Лизу на мысль о ее дорогом мельнике, который где-то тоже вот так колесит в повозке об одну лошадь. Впрочем, что за чепуха! Он давно в городе — возможно, разрешение на брак уже у него в кармане.

Она гордо улыбнулась, перевела взгляд дальше — и чуточку правее — и стала вглядываться еще пристальнее; она явно искала глазами что-то определенное и что-то далекое. И так как сидя она находилась недостаточно высоко, чтобы высмотреть свою цель, она осторожно поднялась. Одной рукой она держалась за проем шатра, куда ей пришлось втиснуться до пояса, чтобы поместиться; и, поддерживаемая Йоргеном, обхватившим ее за талию, стояла теперь во весь рост на балке, и перед ней открывался вид на широкие однообразные просторы, на бесконечную равнину острова, которую вдруг залил золотисто-алый поток света. Ибо именно в это мгновение совсем низко, у самого горизонта, выступило солнце и послало свои лучи вверх, и вышитое серым по серому покрывало тумана внезапно растворилось и превратилось в оранжевые облака, которые быстро проплывали мимо и друг над другом на фоне нежно-голубого неба. Внизу на равнине освещенные верхушки голых тополей теперь отливали желтым и сливались в единую поросль, откуда там и сям проглядывал то крестьянский дом, то приземистая церковная башня, а кое-где вспыхивали пурпуром облетевшие буки. Но Лизин взгляд не потерялся в этой красивой вечерней картине, он переходил с одного на другое в поисках чего-то определенного, и великолепный закат был кстати лишь потому, что помогал найти то, к чему она стремилась. Без этого света она едва ли могла бы различить церковь там, сбоку от мельницы; вот, вот: две рощи, одна из совсем невысоких деревьев, лишь одно высокое торчит как раз посередине! Между рощицами только такой острый взгляд, как у Лизы, мог различить несколько разбросанных березок: там находилась усадьба «Вересняк». Лачуга была, разумеется, слишком мала, и ее нельзя было разглядеть, и Лизе вовсе не хотелось, чтобы она была более заметной. Тщательно сопоставляя приметы, Лиза определила ее местоположение: вот здесь, она могла бы воткнуть сюда булавку. Да, низеньким и жалким был ее отчий дом и находился далеко. Она проделала длинный путь и высоко залетела — она, Пострельщикова Лиза! И как человек, шедший целый день пешком, она утомилась. За последнюю неделю у нее накопилась усталость, и теперь непреодолимая лень разлилась по всему ее телу. Но она странным образом соединялась с внутренним беспокойством, которое то пробегало по жилам как огонь, то скользило по коже влажным холодом лихорадки, а часто бросалось в голову, и она начинала кружиться — в особенности теперь, когда Лиза стояла так высоко. И головокружение потянуло ее упасть — не вперед, в бездну, а — гораздо благоразумнее — назад, в объятия Йоргена.

Но, падая, она повернула голову, и взгляд ее скользнул по дороге, ведущей из леса к мельнице. Она опять увидела там черную точку, которая, приблизившись, действительно оказалась повозкой об одну лошадь, и смутная тень омрачила радостный настрой Лизы, ей стало не по себе, более того, она испугалась, — как часто бывает с нервными людьми при виде подползающего к ним насекомого.

Однако поведение Йоргена быстро отвлекло ее внимание.

Этот честный работник, хоть и начитался романтических бредней, не поднимался, в отличие от своей дамы сердца, до того, чтобы связывать с видом на окрестности столь далеко идущие и глубокие мысли, и ему было бы ужасно скучно, если бы перед его глазами был всего лишь пейзаж, а не человеческая фигурка на нем, и это в буквальном смысле, потому что ему приходилось держать Лизу за талию, чтобы она не потеряла равновесие; и, поскольку места было очень мало, он стоял на коленях, зажатый между нею и краем проема — неудобная, но при его настроении очень приятная поза, которая напоминала ему йомфру Метте и Яльмара у бойницы башни в Хольмборге, откуда они смотрели, как рыжебородый рыцарь уезжает в поход, желая, чтобы он подольше не возвращался.