Часов около четырех пополудни Том стоял на товарной пристани, обсуждая с Бобом возможность скорого возвращения «прекрасного» парусника «Аделаиды» в Сент-Огг, что влекло для них обоих немаловажные последствия.
— Э. — мимоходом кинул Боб, глядя на противоположный берег Флосса, — вон идет этот скрюченный малый — сын Уэйкема. Я узнаю его даже по тени, хоть за две мили, — каждый божий день натыкаюсь на него на той стороне.
Тома пронзила внезапная мысль.
— Я должен идти, Боб, — сказал он. — Мне надо кое-чем заняться.
Забежав на склад, он оставил записку с просьбой заменить его ненадолго — его вызвали домой по срочному делу.
Чуть не бегом он пустился в путь по кратчайшей дороге и скоро был у ворот мельницы; там он замедлил шаг, чтобы войти в дом со спокойным видом, и в то самое время, как он не спеша открывал калитку, из парадной двери вышла Мэгги в шляпке и шали. Его догадка оправдалась, и он остался ждать ее у ворот. Увидев его, она вздрогнула.
— Том, почему ты дома? Что-нибудь случилось? — Мэгги говорила тихим прерывистым голосом.
— Я пришел, чтобы пойти с тобой в Красный Овраг и встретиться с Филипом Уэйкемом, — сказал Том, и складка между бровей, которая теперь обычно прорезала его лоб, обозначилась еще резче.
Мэгги похолодела… Ее покинули силы… Румянец схлынул с ее лица. Значит, Том каким-то образом обо всем проведал. Наконец она сказала: «Я не пойду туда» и повернула к дому.
— Нет, пойдешь, но сперва я с тобой поговорю. Где отец?
— Куда-то отправился верхом.
— А мать?
— Наверно, на дворе, кормит птицу.
— Значит, она меня не увидит.
Они вместе вошли в дом, и, пройдя в гостиную, Том сказал Мэгги:
— Иди сюда.
Она повиновалась, и он закрыл за ней дверь.
— Ну, Мэгги, немедленно расскажи мне все, что было между тобой и Филипом Уэйкемом.
— Отец что-нибудь знает? — спросила Мэгги, все еще не в силах унять дрожь.
— Нет, — негодующе ответил Том. — Но он непременно узнает, если ты и дальше будешь меня обманывать.
— Я никого не собираюсь обманывать, — сказала Мэгги, вспыхивая от негодования, что он произнес такое слово.
— Тогда расскажи мне всю правду.
— Может быть, ты уже ее знаешь.
— Неважно, знаю или нет. Или ты расскажешь подробно, что произошло между вами, или все станет известно отцу.
— Я расскажу, но только ради него.
— О да, это на тебя похоже — делаешь вид, что любишь отца, и в то же время попираешь самые глубокие его чувства.
— А вот ты никогда не заблуждаешься, Том, — язвительно проговорила Мэгги.
— Сознательно — никогда, — с гордой искренностью ответил Том. — Но я не желаю с тобой разговаривать, меня интересует только одно — что было между тобой и Филипом. Когда ты впервые встретилась с ним в Красном Овраге?
— Год тому назад, — спокойно ответила Мэгги. Суровость Тома придала ей силы для отпора и позволила забыть о своей вине. — Можешь больше не задавать мне вопросов. Мы дружим с ним уже целый год. Мы часто встречались и гуляли вместе. Он приносил мне книги.
— И это все? — спросил Том, глядя ей прямо в глаза и по-прежнему хмурясь.
На миг Мэгги замялась, затем, чтобы лишить Тома всякого права обвинять ее в обмане, надменно произнесла:
— Нет, не совсем. В эту субботу он сказал мне, что он меня любит. Я раньше об этом не думала — я всегда считала его просто своим добрым другом.
— И ты поощрила его надежды? — спросил Том, всем своим видом выражая отвращение.
— Я сказала ему, что я тоже его люблю.
Несколько секунд Том молчал; засунув руки в карманы, угрюмо смотрел в землю. Наконец он поднял на нее глаза и холодно произнес:
— Так вот, Мэгги: одно из двух — или ты поклянешься на Библии, что никогда больше не станешь встречаться с Филипом Уэйкемом наедине и не обменяешься с ним ни словом, или я все расскажу отцу, и сейчас, когда благодаря моим усилиям он мог бы опять стать счастливым, ты нанесешь ему новый удар — он узнает, что ты непослушная, лживая дочь, которая не бережет свое доброе имя и встречается тайком с сыном человека, разорившего ее отца. Выбирай, — кончил Том холодно и твердо и, подойдя к столику, где лежала семейная Библия, раскрыл ее на первом листе.
Эта неотвратимость выбора сокрушила Мэгги.
— Том, — взмолилась она, вынужденная забыть о гордости, — не требуй от меня этого. Я обещаю тебе не встречаться больше с Филипом, если ты позволишь мне увидеться с ним последний раз или хотя бы написать ему и все объяснить… Обещаю не встречаться с ним, пока это может причинить страдания отцу… У меня ведь и к Филипу тоже есть какие-то чувства. Он ведь тоже несчастлив.
— Я ничего не желаю слышать о твоих чувствах; я сказал то, что сказал: выбирай… и побыстрее, а то может войти мать.
— Если я дам тебе слово, это будет так же крепко меня связывать, как клятва на Библии. Мне не нужны еще какие-то оковы.