Мельница на Флоссе

— Я не заметил, что мы миновали Лукрет, пока не показалось следующее селение; тогда мне пришло в голову, что мы должны плыть дальше. Мне нет оправдания. Я должен был предупредить вас. Этого достаточно, чтобы вы меня возненавидели; ведь вы не любите меня так, как я вас, иначе все было бы для вас безразличным. Хотите, я остановлю здесь лодку, и вы сойдете на берег? Я скажу Люси, что сошел с ума, что вы ненавидите меня, и навсегда уйду из вашей жизни. Вас никто не осудит за то, что я вел себя так непростительно.

Воля Мэгги была парализована. Легче было устоять перед мольбами Стивена, чем перед этой вызванной им к жизни картиной: он страдает, в то время как она оправдана; легче было отвернуться от нежного взора, чем выдержать взгляд, исполненный гнева и боли, который словно отстранял ее, обрекая на эгоистическое одиночество. После слов Стивена ей стало казаться, что все доводы ее совести — не более чем себялюбивая забота о собственном благе. Негодующий огонь в ее глазах угас, и она смотрела на Стивена застенчиво и скорбно. Она осудила его за то, что по его вине преступила границы, — она, которая сама была так слаба.

— Я понимаю, что с вами произошло то же, что и со мной, — проговорила она уже с иным упреком — с упреком любви, взывающей к доверию. Мысль о страданиях Стивена подействовала на нее больше, чем все его доводы: она роковым образом слилась в сознании Мэгги с прежними обязательствами, которые давали ей нравственные силы для сопротивления.

По ее тону, по выражению глаз Стивен понял, что она смягчилась, ему снова открылось небо. Он пересел к ней, взял ее руку и в молчании облокотился на борт лодки, страшась словом или взглядом опять вызвать гнев и возмущение. Ее согласие означало для него жизнь: все остальное было безнадежным, мучительным горем. Так скользили они все дальше, отдыхая в этом молчании, точно в гавани, боясь, как бы порыв чувств вновь не разъединил их, пока не заметили, что погода испортилась: сгустились тучи, и легкий бриз превратился в холодный ветер.

— Вы простудитесь, Мэгги, на вас такое легкое платье. Позвольте мне накинуть вам плащ на плечи. Привстаньте на мгновение, дорогая.

Мэгги повиновалась; было какое-то неизъяснимое очарование в том, чтобы подчиняться чужой воле, которая решает и действует за тебя. Укутанная в плащ, она снова села; Стивен взялся за весла — им надо было спешить, чтобы как можно скорее добраться до Торби. Мэгги едва ли сознавала, что ею сказано или сделано нечто бесповоротное. Отказ от борьбы всегда притупляет сознание — это какая-то усыпленность мысли, растворение нашей личности в другой. Обстоятельства вынуждали Мэгги сдаться: лодка уже четыре часа медленно скользила по реке, Мэгги устала, изнемогла, ее утомленные чувства восставали против необходимости покинуть лодку и идти пешком многие мили. Все, казалось, способствовало тому, чтобы она полностью подчинилась неодолимому таинственному чувству, твердившему, что разлука со Стивеном — это смерть души; одно опасение ранить его, обжигая ее, как каленым железом, побеждало решимость. К тому же она была полна счастьем настоящего, счастьем видеть его рядом с собой. Ее ослабевшая воля не способна была противиться этому.

Вскоре Стивен заметил, что к ним приближается судно. Во время утреннего прилива их уже обогнало несколько судов, в том числе пароход, шедший в Мадпорт; но в последний час они не встретили ни одного. Стивен внимательно всматривался в это судно, словно оно навело его на новую мысль, потом перевел взгляд на Мэгги.

— Мэгги, дорогая, — сказал он наконец, — если это судно идет в Мадпорт или в какой-нибудь другой город на северном побережье, нам лучше всего просить их взять нас на борт. Вы устали, собирается дождь — нам нелегко будет добраться до Торби в этой лодке. Это торговое судно, но, надеюсь, там можно будет удобно устроить вас. Мы захватим подушки из лодки. Право же, это лучшее из всего, что можно придумать. Они будут рады взять нас: денег у меня с собой достаточно, я хорошо заплачу.

От этих слов сердце Мэгги снова тревожно забилось, но она молчала — все пути были одинаково трудны.

Стивен окликнул судно. Это было голландское торговое суденышко, направлявшееся в Мадпорт, и помощник капитана, англичанин, сообщил ему, что при попутном ветре они будут на месте меньше чем через два дня.

— Мы слишком далеко заплыли, — сказал Стивен, — и я решил добираться до Торби. Но погода ненадежная, и эта леди — моя жена — устанет и проголодается. Примите нас на борт, а лодку возьмите на буксир. Согласны? Я хорошо заплачу.

Мэгги, теперь уже совершенно обессилевшую и трепещущую от страха, подняли на борт, где она вызвала общее восхищение. Помощник капитана опасался, как бы леди не пришлось испытать слишком большие неудобства, — ведь у них нет ни одной каюты шире и длиннее, чем церковная скамья. Но по крайней мере они могли похвастаться голландской чистотой, делавшей все остальные недостатки терпимыми. С помощью подушек, взятых из лодки, для Мэгги на корме сразу же соорудили ложе.