Мелочи жизни

– Чего мне худого ждать! Я уж так худ, так худ, что теперь со мной что хочешь делай, я и не почувствую. В самую, значит, центру попал. Однажды мне городничий говорит: "В Сибирь, говорит, тебя, подлеца, надо!" А что, говорю, и ссылайте, коли ваша власть; мне же лучше: новые страны увижу. Пропонтирую пешком отселе до Иркутска – и чего-чего не увижу. Сколько раз в бегах набегаюсь! Изловят – вздуют: "влепить ему!" – все равно как здесь.

– Однако вы таки отчаянный!

– Не отчаянный, а до настоящей точки дошел. Идти дальше некуда, все равно, где ни быть. Начальство бьет, родители бьют, красные девушки глядеть не хотят. А ведь я, сударь, худ-худ, а к девушкам большое пристрастие имею. Кабы полюбила меня эта самая Феклинья, хозяина нашего дочь, – ну, кажется бы, я… И пить бы перестал, и все бы у меня по-хорошему пошло, и заведеньице бы открыл… Только ничего от нее я другого не слышу, окромя: "Уйди ты, лохматый черт, с моих глаз долой!.." А впрочем, надоел я, должно быть, вам своей болтовней?..

– Ничего. Только мне идти надо.

– К городничему-с? Счастливо оставаться, сударь! дай бог любовь да совет! в карточки сыграете – с выигрышем поздравить приду!..

Однажды он прибежал ко мне в величайшем волнении.

– Хочу я вас спросить, сударь, – сказал он, – есть такие права, чтобы взрослого человека розгами наказывать?

– Говорил уж я вам, что таких прав давно не существует.

– А меня, между прочим, даже сегодня наказали. Мне об рождестве тридцать пять лет будет, а меня высекли.

– Кто же? за что?

– Родитель высек. Привел меня – а сам пьяный-распьяный – к городничему: "Я, говорит, родительскою властью желаю, чтоб вы его высекли!" – "Можно, – говорит городничий: – эй, вахтер! розог!" – Я было туда-сюда: за что, мол? "А за неповиновение, – объясняется отец, – за то, что он нас, своих родителей, на старости лет не кормит". И сколь я ни говорил, даже кричал – разложили и высекли! Есть, вашескородие, в законе об этом?

– Не знаю, право. Человек вы какой-то особенный; только с вами такие дела и случаются. Никакой закон не подходит к вам.

– И то, особенный я человек, а я что же говорю! Бьют меня – вся моя особенность тут! Побежал я от городничего в кабак, снял штаны: "Православные! засвидетельствуйте!" – а кабатчик меня и оттоле в шею вытолкал. Побежал домой – не пущают!

– И домой не пускают?

– Да, и домой. Сидят почтенные родители у окна и водку пьют: "Проваливай! чтоб ноги твоей у нас не было!" А квартира, между прочим, – моя, вывеска на доме – моя; за все я собственные деньги платил. Могут ли они теперича в чужой квартире дебоширствовать?

Я решительно недоумевал. Может ли городничий выпороть совершеннолетнего сына по просьбе отца? Может ли отец выгнать сына из его собственной квартиры? – все это представлялось для меня необыкновенным, почти похожим на сказку. – Конечно, ничего подобного не должно быть, говорил здравый смысл, а внутреннее чувство между тем подсказывало: отчего же и не быть, ежели в натуре оно есть?..

– И добро бы я не знал, на какие деньги они пьют! – продолжал волноваться Гришка, – есть у старика деньги, есть! Еще когда мы крепостными были, он припрятывал. Бывало, нарвет фруктов, да ночью и снесет к соседям, у кого ранжерей своих нет. Кто гривенничек, кто двугривенничек пожертвует… Разве я не помню! Помню я, даже очень помню, как он гривенники обирал, и когда-нибудь все на свежую воду выведу! Ах, сделай милость! Сами пьют, а мне не только не поднесут, даже в собственную мою квартиру не пущают!

Гришка с каждой минутой все больше и больше свирепел. Как на грех, в это время совсем неожиданно посетил меня городничий. У Гришки даже кровью глаза налились при его появлении.

– Вот и господин говорит, – бросился он к нему, – что вы не только без причины, а и с причиной драться не смеете! А вы, между прочим, высекли меня! ах!

И вдруг он, к моему ужасу, начал наскакивать на городничего. Прыгает кругом, словно совсем и страха лишился, так что добрый старик даже сконфузился.

– Вон! – крикнул он, потрясая палкой, на которую опирался по причине раны в ноге, – м-м-мерзавец!

– Нет, я не «вон» и не «мерзавец», а вы вот при господине объясните, какое такое право имели вы меня высечь?

– Отец высек, – не я. Отец все над тобой сделать может: в Сибирь сослать, в солдаты отдать, в монастырь заточить… Ты его не кормишь, расподлая твоя душа!

– Так то по суду! в суд он должен подать на меня, в суд! Что присудит суд, то и должен я восполнить – вот и господин это самое говорит. В Сибирь так в Сибирь; на каторгу так на каторгу – по суду мне везде хорошо! А то, вишь, ведь какие права нашли! заманили на съезжую, разложили и выпороли! Нет, нынче уж и мы… нынче и у нас спина… не всякий тоже… Отец!.. ишь ведь какие права нашлись! так что ж что отец! Он меня сотворил – это так! но чтобы… Вот, ей-богу, сейчас пойду, лист гербовой бумаги куплю! не пожалею шести гривен – прямо к губернатору!