Мелодии для танцев на медвежьей вечеринке

— Джеки мог бы неплохо заменить меня, — сказал Генри, возненавидев себя, за то, что сказал это, не будучи уверенным в усердии Джеки.

— Джеки Антонелли — та еще скользкая рыбка, — ответил мистер Хирстон. — Не хочу, чтобы такие у меня работали.

Генри почувствовал сильное облегчение, но тут же его наполнило другое чувство, чувство вины за то, что его облегчение никому никак не поможет. И еще, мистер Хирстон сильно рассердил его, обозвав Джеки скользкой рыбкой, но его несильно удивило его отношение к итальянцам.

Любимым занятьем мистера Хирстона было стоять у окна около большого медного кассового аппарата, наблюдать людей, проходящих по улице, и промывать каждому из них косточки.

— Посмотрите на него. Сельски. Еврей. Предъявляет претензии к ценам на товары. Всегда старается их сбить и только тогда покупает…

Или:

— А вот идет миссис О'Брайен. Ирландка. У нее девять детей. Большую часть своего времени она проводит в постели, но не во сне, — и тогда начиналось нечто странное, что-то похожее на визжание свиньи, которое Генри слышал, когда мистер Хирстон начинал хвататься за живот от жуткого смеха.

Или:

— Смотри, это миссис Кармински…

Генри мог видеть раздраженную пожилую даму и слышать пыхтение ее маленькой собачки, которая напоминала ему плюшевую игрушку, которую волокут следом за собой по тротуару.

— Слоппи, — сказал мистер Хирстон. — Какая пышная шерсть. Балует собаку. Платит хорошие деньги за питание для нее. Выводит на улицу и повсюду таскает за собой… Глухой. Полак…

— Я думаю, что ей одиноко, — сказал Генри, делая исключение, потому что он обычно не возражал мистеру Хирстону. — У нее месяц назад умер муж, — это было еще до того, как Генри сломал коленную чашечку. — Я видел, как вчера она плакала, когда шла с собакой. Ее щеки были мокрыми от слез…

— Позор, — сказал мистер Хирстон, — привлекать внимание, плакать на виду у всех. Плакать нужно дома. А ее муж. Он не мог дышать. Когда он заходил в магазин, его дыхание убивало меня наповал.

Они смотрели на миссис Кармински. Она тащила свою собаку куда-то за угол.

— Что за мир! — воскликнул мистер Хирстон.

— Он печальный, — ответил Генри, размышляя о миссис Кармински и об ее умершем муже, который не мог нормально дышать.

- Он не печальный, он ужасный. Война давно закончена, но вот теперь бомба. Нас всех в одночасье можно убить одной лишь вспышкой. В мире слишком много людей, и среди них слишком много глупцов…

Вход покупателя перебил его. Это была миссис Лумпк, которая никогда не ходила без ее красной шляпы, в которой ее голова становилась похожей на цветочный горшок, перевернутый вверх тормашками. Генри был рад ее приходу. Большее время, работая в магазине, он старался быть занятым и избегал компании мистера Хирстона с его замечаниями. И все же Генри был благодарен ему за то, что тот нанял его на эту работу.

Генри еще не освоился в этом районе, как начал работать у мистера Хирстона. После смерти Эдди его отец больше не работал. Он больше не играл на бирже и редко выходил из квартиры, которую они сняли. Его мать устроилась на работу в ресторане «Мисс-Викбург-Динер» в центре города, Генри бродил по улицам, с тоской вспоминая дом и людей на Френчтаун-Авеню в Монументе. После потери Эдди его родители не могли больше там жить, и переехали сюда, в Викбург, в больший город, расположенный в двадцати милях от Монумента. Они удачно сняли трехэтажную квартиру рядом с сумасшедшим домом, потому что снять хорошее жилище могли только ветераны войны, такую привилегию им предоставляли владельцы. Отец Генри не воевал. С его слухом было что-то не в порядке. Как говорили врачи, в барабанных перепонках обоих ушей у него были отверстия, что делало его неспособным выдержать все ужасные звуки войны. Джеки Антонелли думал, что жить возле сумасшедшего дома было позором, хотя сам жил лишь через три дома от Генри.