Домой он ехал, пробиваясь вечерними пробками — создавалось впечатление, что город с наступлением темноты только оживал, расцвечиваясь огнями множества автомобильных фар, магазинных витрин, окон домов и парковых фонарей.
Оставив в прихожей обувь и верхнюю одежду, он проследовал в комнату — Лаура уже спала, не дождавшись его. Он бережно поправил покрывало и присел рядом, перебирая её светлые локоны:
— Лаура, скажи, почему всё так запуталось? Почему мы такие, и нет нам покоя? Тех людей, что причинили нам боль уже давно нет на этом свете, а мы до сих пор живы… Только — жизнь ли это? — девочка во сне улыбнулась и перевернулась на другой бок, — Что же снится тебе, госпожа? — он поцеловал её белокурую макушку и вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Он вышел на лоджию, сел в кресло и закурил, всматриваясь в панораму ночного города, открывавшуюся из окон их высотного этажа.
Спустя некоторое время тихие звуки шагов и последующие успокаивающие массирующие движения нежных рук заставили его расслабленно откинуться и закрыть глаза:
— Фи, Ондзи, ты опять курил? Я же просила тебя, — Лаура поморщила хорошенький носик, игриво хлопнув его по плечу.
— Прости, госпожа, — мужчина виновато улыбнулся, поднеся её ладошку к своим губам, — Мне показалось, ты спала.
— Тебе, смотрю, тоже не спится, — она провела пальчиком по его напряженному лбу, — Вон, и лоб уже нахмурил. Тебе не идет, кстати. О чем ты думаешь, Ондзи? Ты много думаешь последнее время, тебе не кажется? И нахмуренное выражение лица тебе не идет — морщины останутся.
На минуту он задумался, подбирая слова для ответа. Лаурита, хоть и выглядела маленьким ребенком, но отнюдь не была таковой — свои шесть веков она прожила не зря, и порой ему казалось, что она видит его насквозь и уже заранее знает, что он может ей ответить.
Видя, что его лицо непроницаемо серьезно, Лаура тоже перестала улыбаться.
— Лаурита, скажи, а ты думала о том, что нас ждет? — он посадил её к себе на колени, с надеждой глядя на неё, — О том, что такое любовь? Что такое сочувствие? — ей показалось даже забавным это выражение растерявшегося школьника на его лице, испытавшего дискомфорт при первом столкновении с трудно разрешимой задачей.
— Сочувствие? К тем, кто бросил нас гнить во тьме? — глаза её сузились, выражая раздражение и презрение, — Не смеши меня!
— И тебе совсем не жаль их? — девочка резко замотала белокурой головой:
— А кто меня пожалел, скажи? — она требовательно посмотрела в его глаза цвета ночного неба, потом быстро сглотнула злую слезу, — Хорошо быть добрым и благородным, когда у тебя в жизни всё хорошо, когда есть семья и близкие, которые не жалеют на тебя своей любви, своего времени, своих денег, — детскими устами говорили в ней обида и боль, и мужчина почувствовал это, как она не старалась крыть от него свои истинные переживания.
— Ты, похоже сегодня не в настроении, госпожа, — примирительно улыбнулся Ондзи, погладив её светлые волосы, — Предлагаю сменить тему разговора.
— Что-то ты совсем размяк, хотя раньше ты славился своей стойкостью, — Лаура провела пальчиком по его губам, — Не знай я тебя настолько близко, могла предположить, что ты влюбился, — стремясь отыскать ответ в его непроницаемом сосредоточенном взгляде, — Ты хоть иногда думаешь обо мне? Как о женщине?
Ондзи напрягся и попытался выдавить снисходительную улыбку:
— Лаура… — он старался не выдать своих переживаний, чтобы не вызвать её гнева, — Ты же прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. К чему эти разговоры? — и его умиротворяющий взгляд бальзамом проливался на её истерзанную душу:
— Ты можешь брать любую из них, — спокойно заметила она, погладив его по напряженной руке, — Только не забывай, что твоя верность принадлежит мне. С ними можешь удовлетворять себя, но ты всё равно будешь возвращаться ко мне. На мое горе, у меня тело ребенка, и я не могу доказать тебе свою любовь, но чувства мои сильны зрелостью взрослой женщины.
— Госпожа ревнует? — мужчина слегка улыбнулся, одними уголками губ, — Не стоит, право. Твое место — всегда особенное в моем сердце и в моей жизни, — так оно и было, за то время, что он знал её, сам того не замечая, он глубоко привязался к ней, но она продолжала идти по тупиковому пути саморазрушения, ведя за собой и его. И как ей объяснить всю бессмысленность этого пути, когда она всё ещё находится во власти своей боли и своей обиды — словно продолжая наслаждаться ими, даже спустя шесть столетий?
— Из тебя бы вышел прекрасный дипломат, — кивнула головой Лаурита, — Твои слова приятны моему сердцу, но меня ждут дела. Ещё остался один, с кем я не поговорила. Спокойных снов.
— И тебе спокойной ночи, госпожа! — он поцеловал её в лоб, и девочка, спрыгнув с его колен, усмехнулась и покинула комнату, оставив мужчину в продолжительных раздумьях.