Мелодия древнего камня

Ника училась на втором курсе Бакинской Консерватории по классу вокала, подавала большие надежды, часто выступала на концертах. Пение для неё было не только большим удовольствием. Девушка, когда пела, мысленно представляла рядом Эмиля, отчего сердце наполнялось счастьем, а голос – необыкновенной чистотой и силой. За месяц до того вечера, когда она получила злосчастное письмо, камень в её кольце стал темнеть, пока не потух совсем, превратившись в мутный, чёрно-бурый и холодный на ощупь.

Прочитав письмо, Николь сначала ничего не поняла. С пятого прочтения до неё дошла информация о том, что Эмиль собирается жениться. Апатия и безысходность сделало тело и душу нечувствительными, словно находящимися под анестезией. Она хотела стать невидимкой, раствориться, исчезнуть для всего мира – как будто кто-то взял и стер ее, ставшее болезненным, прошлое, не дающее свободы, но и будущее оставил неясным. Она плакала – спасительные слезы позволяли очиститься от захлёстывающих душу эмоций. И выплакавшись, заперлась в своей комнате. Там она просидела до утра, до слепоты в глазах вглядывалась в небо за окном. Ника пребывала в странном полусне, когда происходящее почти не осознавалось, не касалось ее.

– Неужели для любви является неизбежным то головокружительные взлёты, то мучительные падения, – думала девушка. – Бежать. Прочь из дома, ставшего пустым и чужим без любимого. Там, в другом мире я найду себя снова, попытаюсь, конечно, – размышляла Ника, когда рассвет стал медленно пробираться в комнату. Пылающая кромка предрассветного солнца вставала на востоке, распугивая пернатые облака радующегося от встречи с солнцем неба.

Николь приняла решение: она заберёт документы из Консерватории, и уедет в Москву. Бабушка со стороны отца давно приглашала её поселиться в огромной квартире в центре города и перевестись в Московскую Консерваторию.

Утром Николь поставила родственников перед фактом, что уезжает учиться в Москву. Перед отъездом ей очень захотелось увидеть море, попрощаться с ним. Взяв такси, она поехала за город, в то место, где они с Эмилем и Давидом так замечательно проводили выходные. Тогда она была счастлива тем безмятежным, безграничным счастьем, которое бывает в детстве.

Ника шла вдоль берега моря, волосы обдувал лёгкий ветерок. Она щурилась от ярких лучей солнца и наблюдала за чайками, которые пикировали к самой воде над беспокойными волнами, завидуя их свободному и радостному полёту. Внезапно в голову пришла шальная мысль – прыгнуть с самого высокого утёса, взмыв в воздух и пролетев, словно чайка, над беспокойным морем. Одинокая скала словно ждала её прихода. Ника уже стала ощущать, как между пальцами пробежался лёгкий ветерок и стала поднимать руки, представив, что это крылья. Сверкающая вода звала её, наполняя пьянящим чувством в ожидании полёта. Хотелось прочувствовать всем телом ветер, свободу и хоть на мгновенье ощутить себя вольной птицей, то взмывающей в небо, то парящей над серебристой поверхностью моря.

Крик маленького ребёнка, оставленного на пустынном берегу – мать в это время купалась – удержал девушку от непоправимого шага.

Через неделю в столичном аэропорту Шереметьево Нику встречали новые родственники. Дед Пётр Георгиевич – бывший военный в отставке, дослужившийся до звания генерал-лейтенанта. Он оказался сморщенным, сгорбленным седовласым старцем почтенного вида. Бабушка Элеонора Ивановна – очень высокая, гораздо выше своего мужа женщина с прекрасной фигурой, одетая в бордовое платье, казалась красивой, огромной птицей рядом с мужем-воробушком. У неё были прекрасные, ласковые серые глаза и русые волосы, уложенные в пучок, породистые черты лица. Нике хватило одного взгляда, чтобы понять, что бабушка рождена властвовать над людьми и их сердцами. Ещё пять лет назад она была примой знаменитого Малого театра, прослужив в нём не один десяток лет.

Виталий – приёмный сын Введенских – красивый высокий мужчина лет тридцати пяти с военной выправкой, кавказской национальности. Коротко подстриженные чёрные волосы, синие глаза в обрамлении чёрных ресниц, смуглая кожа и очаровательная, доверчивая детская улыбка, так не сочетающаяся с его мужественным видом, выдавали в нём человека открытого и доброго.

Настоящее имя его было – Видави. Отец служил в подчинении деда Николь, когда тот жил и работал в Баку и погиб при исполнении воинской обязанности, получив звание Героя Советского Союза. Мать умерла через год. Пётр Георгиевич счёл своим долгом усыновить ребёнка. Элеонора Ивановна не возражала. Она полюбила мальчика, уделяя всё свободное от службы в театре время его воспитанию, часто брала с собой на работу.

Виталий, как звали его приёмные родители, вырос за кулисами Малого театра, впитав любовь к сцене с раннего детства, обожая театр. Ведь самое непосредственное и искреннее восприятие волшебства театральной жизни закладывается именно в детском возрасте. Но театр – это не только блеск мишуры, сказка и аплодисменты. Театр – это целый мир, который создаётся тяжёлым трудом.