Теперь я смотрю квиддич лишь с трибун. В позапрошлом ноябре, помнится, на поле сошлись две юниорские женские команды, в одной из которых ловцом была моя сестра, а в другой охотником — лучшая подруга. Мы с Роном тогда сорвали голос, а бедный Джордж вообще не знал, за кого ему болеть. Он вскрикивал от досады при каждом забитом мяче, и к концу состязания был настолько несчастным, что после мы все вместе отправились в какой-то магловский паб выпить по кружке пива. Мы с Грейнджер сидели рядом, на скамье, которая, пожалуй, была рассчитана на двоих, но мы уместились на ней вчетвером с Алисией и ее парнем, и поэтому я и Гермиона вечно сталкивались руками. Разумеется, я винил во всем матч и алкоголь, но мои уши и щеки пылали.
— Ты пиши мне, если что, — сказала она в январе, через два с половиной месяца после того дня, садясь на поезд, который должен был унести ее в далекую Францию, а затем еще дальше, в крошечный немецкий городок со сложным названием, где ей предстояло стать лучшей в своем роде, первой среди тех, кто хочет знать о фантастических магических существах, скрытых от нас колдовством.
Она стремительно клюнула меня на прощание в щеку, двумя руками подхватила тяжелый чемодан, который я помогал ей дотащить до вагона, а затем выпалила:
— Ты пиши мне, если что, — и серьезно кивнула, словно подтверждая свои слова. Снег падал ей на шапку и на выбившиеся из-под нее пряди волос, таял на ресницах, и я невольно загляделся.
Протяжно просвистел гудок поезда, состав тронулся, и я остался стоять на пустой заснеженной платформе. Темная дорожка следов вела от того места, где я застыл, куда-то к рельсам, обрываясь так стремительно, будто человек попросту растворился в воздухе. Я простоял так, должно быть, с четверть часа, глядя вдаль, туда, где давным-давно скрылся на горизонте поезд, а потом согнулся и засунул руки в карманы, разворачиваясь и уходя прочь. Где тот долговязый мальчишка, который бежал вслед за вагоном, уносящим его сестру на новогодние каникулы домой? Почему я не побежал за вагоном Гермионы? Почему снова ни строчки не написал ей?
Мне всегда казалось, что я должен написать ей что-то важное. Что-то особенное. Что-то такое, что сразу бы расставило все точки над всеми i, которые забором выстроились между нами. Что-то по-юношески безумное, по-мальчишески простое, по гриффиндорски честное. Что-то настоящее.
Что-то важное, да вот, почему-то, нужные слова никак не шли мне в голову.
С каждым днем Джорджи все больше и больше сходил с ума от надвигающейся свадьбы. Мы ходили по магазинам, выбирая посуду, слушали музыку, ища ту самую, для первого танца, и, совсем немыслимое дело, несколько часов проторчали в салоне, пока суетливая барышня шила на нас праздничные костюмы. Впервые разные. Когда мы выросли настолько, что это стало заботить нас?
Как смеялись мы над свадьбой Билла! Это было сколько? Три года назад? А как мы потешались над ней… Мама выгоняла нас, балбесов, в сад, и мы наслаждались летом, как наслаждаются люди, которые знают, что скоро все это закончится раз и навсегда. Мы жили так, как живут в последний раз, дышали полной грудью, отгоняя от себя смрад надвигающейся войны, и хохоча до слез над нашим старшим братом, который все не мог решить, какой цветок ему вставить в петлицу в день торжества.
Теперь он имел полное право смеяться в ответ.
Джордж методично перепроверял списки гостей, сверял рассадки, договаривался с гостиницами о приеме тех приглашенных, кто должен был приехать из-за границы. Он три раза переспросил у Джинни, успеет ли она к тому времени родить, и все равно, кажется, продолжал подозревать малыша-Джеймса в том, что тот предательски решит остаться у матери в животе на десятый месяц, и тем самым сорвет все планы. Анджелина посмеивалась над нами, и присылала ежедневные длинные письма из Хорватии, где проходила свои последние тренировочные сборы в качестве мисс Джонсон. Через два с половиной месяца она должна была выйти на поле как миссис Уизли.
— Тебе и самому не мешало бы обзавестись девушкой, Дред, — все чащи и чаще сообщал мне мой брат, и мне все труднее и труднее становилось отшучиваться от него.
— Не беспокойся, я уже все придумал, — неизменно отвечал я ему, посмеиваясь. — Я просто пересплю со свидетельницей, разве не для этого становятся шаферами?
— Кэт замужем, ты и сам это знаешь, — свадьба, по моим скромным наблюдениям, лишает людей остатков чувства юмора.
— Значит, сама судьба против меня, — притворно печально вздыхал я, а затем спешил перевести тему. — Эй, бро, а эта ткань не того ли самого оттенка, который Анджи искала для платьев подружек невесты?