Мелодия тишины (СИ)

— Десять очков Гриффиндору за необычайную храбрость, — и я поклонился ей, словно вельможа прошлого столетия.

А внизу бушевала толпа. Призраки взлетали наверх, к нам, и тоже кружились, наперебой поздравляя нас. Кровавый Барон выхватил из ножен шпагу, и с душераздирающим воем спикировал вниз, прямо к Амбридж, размахивая оружием и восклицая что-то на французском.

Но тогда я уже не смотрел на него.

Я смотрел на нее.

Гермиона была, не считая Ли и Анджелины, единственным человеком, который знал заранее о наших планах. Я и сам не знаю, почему решил рассказать ей — по сути мы были друг другу никем, только цапались вечно, однако вечером накануне я выловил ее после занятий. Она была хмурая, уставшая, и мне почудилось, что едва сдерживалась, чтобы не послать меня куда подальше.

— Ну чего тебе? — нетерпеливо буркнула она.

И я, спеша и едва не сбиваясь, рассказал ей. Гермиона меня не перебивала. Я ожидал, что она начнет ругаться, шипеть, словно дикая кошка, об опасности и глупости, но она только смотрела своими глазищами на меня снизу-вверх, накручивая на палец прядь своих и без того вьющихся волос. Когда я закончил, мы оба молчали минуту или две.

— Понятно, — наконец-то кивнула она, хотя я так и не понял, что именно ей стало понятно.

— Просто ты староста, и я подумал, что тебе следует знать это, — брякнул в ответ я. Конечно, дело было не в этом, но мне было восемнадцать, и что поделать, если это было первое, что пришло мне на ум…

— Ты прав, — Гермиона кивнула. А затем, затем вдруг улыбнулась широко-широко, словно я сказал ей что-то очень приятное. — Я скажу на собрании сегодня, что хочу патрулировать подвалы, и Амбридж непременно отправит меня в верхние коридоры, а сама со своей сворой кинется прочесывать нижние. Сегодня вы можете быть абсолютно спокойны. Вам не помешают.

— Спасибо, — только и смог выдавить из себя я. И мы снова замолчали.

— Ты только это, — она замялась, — пиши, если что… Ладно?

Когда она смотрела на меня со двора школы, запрокинув голову, мне вдруг показалось, что я и сам почтовая сова, которая спешит к ней, чтобы бросить вниз письмо.

Я так и не придумал, что написать ей. И уж, конечно, не послал никакого письма.

Мы увиделись только через несколько месяцев, после того, как ее выписали из Мунго.

Мы лихорадочно работали в то лето над магазином, едва ли отдыхая хотя бы по пять часов в сутки. Куда делись те мы, которые пили огневиски из горла, сидя на балке под недостроенной крышей? Которые мечтали, говорили наперебой о жизни, которая ждет нас, которые кружили на метлах под небом, крича в ночь? Куда ушло то время?

Теперь Джордж может говорить лишь о своей свадьбе, которая пройдет в августе. Он уже вывез из нашей квартирки половину своих вещей, а вместе с ней, кажется, и часть моих — мы уже давно разучились отличать, что принадлежало кому из нас. Мой близнец собирался жениться, и я был шафером. Кто еще мог стать им? Чарли грозился подарить ему драконье яйцо, и это пугало матушку настолько же, насколько приводило в восторг Хагрида, который частенько теперь заходил в наш магазин, с тех самых пор, как по совету Флер мы открыли отдел «Все для дома и сада».

Ежедневно перед открытием я проверял пузырьки с зельями, смахивал пыль с полок, поправлял ценники, любовно гладил толстые деревянные балки. Магазинчик рос, и теперь он был чуть ли не втрое больше, чем тогда, пять лет назад. Больше я не спешил из одного его конца в другой, как бывало раньше, теперь я мог плавно продвигаться между рядами, будучи одновременно нигде и везде, и ту работу, что когда-то делали мы вдвоем, выполнял целый штат расторопных молодых людей и девушек в форменных мантиях.

Кажется, и я сам начал с каких-то пор выставлять правила.

Джордж теперь может говорить только о собственной свадьбе, до которой осталось не сильно больше трех недель. Он женится на нашей с ним лучшей школьной подруге, и от этого мне почему-то не по себе. Все кажется, что это призраки прошлого, которые меняют формы и очертания, никак не желая отпускать, что это туманные осадки на окне, оставшиеся после дождя, и мне постоянно хочется протереть рукавом стекло, чтобы прогнать их.

Куда ушли те времена, когда мы, все трое, до изнеможения тренировались на стадионе нашей старой доброй школы, готовясь к отборочным в команду факультета? Это был сентябрь, нам было по двенадцать, и мы до темных кругов перед глазами бегали по стадиону, выжимая из себя последнее, обливаясь потом, а затем, переведя дух, бежали снова, снова и снова, а затем седлали метлы и летели вверх, туда, к серым осенним облакам, покрывалом накрывшим Шотландию. Мы лупили по мячам до тех пор, пока руки не покрывались кровавыми мозолями, а ноги переставали слушаться, и только к самому отбою, еле живые, приползали в гостиную, где без сил падали на диван. От нас несло потом, мы были все в грязи, а порой, когда шел дождь, еще и мокрые насквозь, и Джордан с Перси ворчали, в четыре руки колдуя над нами, приводя в хоть сколько-то приличное состояние.