И Галина надеялась. Водила Машу в обычную школу, в музыкальную и надеялась, надеялась на то, что Зина, оставленная гулять с коляской, не совершит ничего ужасного. Заставить дочь, в детстве такую сговорчивую и покладистую, сделать что-либо против ее воли с каждым годом становилось все труднее. Говорят, что самым развитым чувством у человека считается животный инстинкт самосохранения. Значит, и отсутствие желания жить может легко превалировать над всеми остальными желаниями и нежеланиями. Галина жила в постоянном страхе, она видела, что Зина балансирует на очень шаткой грани, и одно неверное движение, одно необдуманное слово может стать роковым. Женщина часто вспоминала, что, когда она узнала о второй семье мужа, ночами ей хотелось умереть, чтобы только перестать страдать, но потом снова наступало утро, и надо было работать, двигаться, и постепенно страдания перестали доставлять невыносимые мучения, а потом Галина и вовсе смогла внушить себе мысль, что, возможно, она оказалась бы гораздо более несчастной, уехав с мужем в Казахстан. Зинина апатия и безразличие ко всему ставили Галину в тупик, она ждала изменений, надеялась на положительную динамику, но иногда ей начинало казаться, что все усилия тщетны: ее дочь просто сошла с ума и ее место в психушке. Галина верила в народную мудрость: лучшее лекарство от любви — новая любовь. Но где ее может встретить, практически безвылазно сидящая дома Зинаида, она не знала. Именно поэтому она не стала возражать, а даже обрадовалась, когда после очередного разговора с Антониной Зина неожиданно сказала:
— Наверное, мне пора вернуться на работу.
— Конечно! — загорелась Галина, но воодушевление тут же сменилось беспокойством: — А как же Алина? — Пока Зина сидела дома, Фельдман (по имени-отчеству после всего случившегося Галина его не называла — не могла), надо отдать ему должное, всегда старался помочь материально. Галина подозревала, что деньги не достаются ему легко: статьи нужно было пристраивать, приходилось обивать пороги редакций и унижаться за любую дополнительную копейку. Кто знает, возможно, когда Зина выйдет из декрета, он не станет так убиваться, чтобы их обеспечить. А зарплата в Доме культуры на порядок ниже его гонораров. Вряд ли две женщины смогут найти средства на оплату няни для Алины. На Галине ведь дом и Маша. Машу бросать нельзя — у нее талант. Талант требует тщательной обработки, многолетней огранки, вот Галина и работает ювелиром: сольфеджио, хор, инструмент, индивидуальные занятия с педагогом из консерватории, сценическое мастерство и вокал, а еще каждодневные уроки. Конечно, Галине не привыкать заботиться и о младшей внучке, но полностью взвалить на себя такую обузу она не в состоянии: не хватит ни сил, ни времени, ни здоровья.
— Аля пойдет в детский сад, — объявила Зина о своем решении, и у Галины не хватило духу возразить ей. Да и желания особого не было. В конце концов, многие дети ходят в детский сад. Вон Маня ходила, и ничего.
Но без оформленной по всем правилам медицинской карты попасть в дошкольное учреждение было практически невозможно. Участковый врач категорически отказывалась делать Алине прививки до тех пор, пока девочка «окончательно не поправится». А добиться этого было еще сложнее, чем уговорить Антонину написать липовую справку. По Фросиным словам выходило, что никто и не виноват, так уж судьба распорядилась. «Ты ведь была такой болезненной (поэтому тебя кое-как до двух лет и продержали дома), что неизвестно, что бы с тобой сталось, если бы ослабленный организм на самом деле получил бы вакцину». Вакцину организм не получил, из болезней Алина не вылезала. Неделю ходила в детский сад, затем две сидела дома под присмотром не слишком довольной Фроси. Потом ее снова отводили в группу, и через несколько дней опять приходилось вызывать врача. Привыкшие к такому положению вещей Галина и Зинаида, которая начала немного приходить в себя, сначала не обратили на очередной подскок температуры никакого серьезного внимания. Симптомы недомогания были самыми заурядными — «типично Алиниными»: насморк, боль в горле, затруднение глотания. Все это было не ново и консультаций с врачами не требовало. Галина начала стандартное лечение, для которого в доме не переводились таблетки, капли и мази. Однако через несколько дней ситуация усугубилась рвотой, болью в животе и поносом. Вердикт спешно вызванного педиатра сомнению не подлежал:
— Грипп, — сказала она, посоветовала добавить к микстурам и снадобьям обильное питье и отбыла восвояси.
Прошло еще трое суток, и ситуация нормализовалась. Уже снова собирались вести Алину в детский сад, когда все началось сначала. Галина как раз отжимала через марлю клюкву (чистый витамин С, клюквенный морс при гриппе — лучше всяких лекарств), когда заглянувшая в кухню Антонина поинтересовалась:
— Ну, как дела?
— Пока без изменений. Не знаю, что и делать. Температура вроде бы невысокая, а все время потеет, у меня уже и майки чистые все закончились, а…
— Потеет? — вдруг забеспокоилась соседка. — Ну-ка пойдем!