Мелодия

Ствол выбранного дерева имеет достаточный обхват, чтобы скрыть меня от моих спутников – могу я назвать их моими друзьями? – и скрыть их от меня. Ничего не могу с собой поделать – вспоминаю слова из песни Бузи: «Ты говоришь, а ну, найди-ка, / Но ты не невидимка, / Пусть ты не на виду, / Но я тебя найду./ Слежу я за тобой, / Как за моей судьбой». У меня такое ощущение, что за мной следят, и мне приходится оглядеться, прежде чем расстегнуть ширинку. Миссис Пенсиллон и мистер Бузи все еще со счастливым видом ведут разговор, хотя оба уже отодвинулись от урны Алисии и теперь, кажется, смеются. А Лекс продирается где-то через заросли довольно далеко. Нет, мой страх не связан с ними – боюсь я того, что за мной наблюдают какие-то существа. Я чуть ли не чувствую тяжесть их взглядов на моей спине. Чуть ли не предвижу их зубы и когти. Как бы я хотел находиться сейчас в обычном туалете за закрытой дверью, за шторой, закрывающей меня от мира, а не на виду, как здесь: справляющее нужду животное, не защищенное от мира. Поэтому я спешу. Я опираюсь одной рукой о ствол дерева, которое ни идентифицировать, ни назвать не могу, и наблюдаю за строем древесных муравьев, которые колонной маршируют по каньонам и ущельям коры. Моя струя прерывает их восхождение, смывает часть их, а еще извлекает из коры неожиданный и сладковатый запах, похожий на лакричный.

Даже закончив мочиться и застегнув ширинку, я все еще странным образом опасаюсь нападения, в большей степени, чем когда-либо в городе. Истории, которые мистер Бузи рассказывал мне о нападении на него в саду Попрошаек, не поселили во мне чувства тревоги на улицах и проулках и даже на набережной, когда я прогуливаюсь там вечером. Я хожу там часто, и никто мне не угрожает. Я и вообразить не могу, что кто-то исцарапает, изобьет или ограбит меня, будь то человек или животное. Лесок вырублен, улицы очищены, никакой дикой жизни там нет – бояться нечего. Но здесь, в тени леса с его непрекращающимся звуковым сопровождением, опасности словно давят на меня, будто сам воздух насыщен безразличием. Я чуть ли не радуюсь, слыша человеческий голос. Это Лекс. Она окликает меня. Пора, говорит она. Наступило время годовщин и похорон, важнейших ритуалов жизни, которых никто из нас не избежит. Я вижу ее – она стоит в подлеске, высота которого доходит ей чуть не до пояса, возбужденная предвкушением некоторых обрядов, на плече у нее связка персидских колокольчиков мистера Бузи, словно нитка четок.

Мой домохозяин дал Лекс разрешение организовать развеивание. Пока я мочился в лесу, она нашла какую-то штуковину – кусок металла от разобранного грузовика или легковушки, с помощью которого вырыла уже яму чуть не по колено в мягкой земле, где осени нанесли толстые слои лиственного перегноя. Она уже выложила ямку папоротником и поставила открытый ящик в центр, он готов к… тому, что она собралась делать. Медали, старинный ключ от виллы, венецианский колокольчик кажутся заряженными энергией и исполненными смысла теперь, когда их вывезли из города, из их среды обитания. Здесь они не на месте и бесполезны, а потому и символичны. Они медали, ключи и колокольчики жизни, наши пороги и тщеславные помыслы, наше быстро истекающее время.

Лекс нашла дерево, на которое можно забраться. Если бы вы видели ее, то решили бы, что она часто бродит по лесу и в какой-то тайной своей жизни обитает на деревьях. Она явно без труда переносит свой вес с ветки на ветку, используя четыре конечности по очереди, и это кажется естественным и рискованным. Она хочет добраться до излома одной высокой ветки, которая нависает ровно над ямкой, которую она выкопала в земле. Ей приходится далеко выкидывать руку, вытягиваться, другой рукой держась за плеть плюща, которая обвилась вокруг ствола, но, как мне кажется, может легко обломиться. Ветка сгибается под ее весом, трещит. Она держит персидские колокольчики пальцами другой руки, и ей приходится взмахивать ими несколько раз, прежде чем удается повесить их на узелок ветки.

– Если ты их там оставишь, то какая-нибудь птица унесет их в свое гнездо, – говорю я, полезный уличный зевака, который никогда не залезал на дерево, да и желания такого никогда не имел.

Ей приходится снять колокольчики с ветки и, рискуя в еще большей степени, снова попытаться опутать нитью ветку, чтобы ни одна птица или животное не смогли бы унести их как трофей без помощи пальцев или инструмента. Наконец она довольна достигнутым результатом. Она откидывается назад к стволу и только с помощью верхних конечностей опускает себя на землю. Персидские колокольчики покачиваются под собственным весом и позвякивают на летнем ветерке.

– Ну вот, – говорит она, вытирая руки о юбку. – Начинаем.

– Я их приведу, хорошо?

– Нет, – говорит она. – Мы должны вызвать их колокольчиком.