Меловой Человек

Бледный Тип затянул пояс вокруг бедра девушки. Очень туго. Он оказался куда сильнее, чем выглядел. И почти сразу же я почувствовал, как ток крови замедлился.

Он посмотрел на меня и кивнул:

— Можешь уже отпустить. Я держу.

Я убрал руки. Теперь, когда напряжение схлынуло, они внезапно начали крупно дрожать и я обхватил себя, сунув ладони под мышки.

— С ней все будет хорошо?

— Не знаю. Хорошо, что мы спасли ногу.

— А лицо? — прошептал я.

Он посмотрел на меня, и что-то во взгляде его прозрачно-серых глаз меня успокоило.

— Ты видел его, да?

Я открыл было рот, но так и не нашел что сказать, потому что не понял, почему из его голоса вдруг пропало все тепло. Он отвернулся и тихо произнес:

— Она будет жить. Это самое главное.

В этот момент над нами с треском прокатился раскат грома и на землю упали первые капли.

Думаю, именно тогда я впервые понял, что мир может измениться буквально за секунду. Все, что мы принимали как должное, могут внезапно вырвать у нас из рук. Наверное, поэтому я тогда стащил эту вещицу. Мне нужно было держаться за что-то реальное. Сберечь эту вещь. По крайней мере именно так я сказал сам себе.

Но, как и в случае со всем, что мы обычно говорим себе, на поверку это оказалась просто куча дерьма.

Местная газета назвала нас обоих героями. Газетчики даже заставили нас с мистером Хэллораном вернуться в парк и сделали несколько фото.

Удивительно то, что два человека уцелели под взбесившейся каруселью и отделались ушибами и синяками. Несколько зевак получили порезы, на которые тут же наложили швы. Некоторым в давке помяли ребра.

Даже Девушка с Карусели (которую на самом деле звали Элайза) выжила. Врачам удалось пришить ее ногу на место и даже каким-то образом спасти ей глаз. Газеты назвали это чудом. Про остальную часть ее лица они ничего не сказали.

Со временем, как это обычно и бывает с драмами и трагедиями, интерес к этому случаю стал потихоньку угасать. Толстяк Гав перестал отпускать дешевые шуточки (в основном связанные с отсутствием ног), а Железному Майки надоело называть меня Героическим Мальчиком и спрашивать, где мой плащ. Другие новости и сплетни вытеснили случившееся. На трассе А36 произошла жуткая авария, в которой погибла кузина одного из учеников нашей школы. А затем еще и Мэри Бишоп забеременела, а ведь она училась в последнем классе. Короче говоря, жизнь продолжалась.

Я не особенно переживал из-за этого. Вся история здорово меня утомила. Я ведь не был тем, кому нравится быть в центре внимания. К тому же чем меньше я об этом говорил, тем реже мне приходилось вспоминать искромсанное лицо Девушки с Карусели. Ночные кошмары тоже почти прошли. Я стал реже пробираться по ночам в ванную, скомкав свои секреты в простыне.

Мама несколько раз спрашивала меня, не хочу ли я навестить Девушку в больнице. Я всегда отвечал, что нет. Я не хотел ее видеть. Не хотел видеть ее изуродованное лицо. Не хотел, чтобы ее карие глаза посмотрели на меня с упреком, словно говоря: «Я знаю, что ты собирался сбежать оттуда, Эдди. Перед тем как мистер Хэллоран поймал тебя, ты хотел оставить меня умирать!»

Думаю, мистер Хэллоран навещал ее, и довольно часто. У него находилось для этого время. К своим учительским обязанностям он должен был приступить только в сентябре. Видимо, он специально пораньше переехал в свой съемный коттедж, чтобы успеть прижиться в городе.

Пожалуй, это была хорошая идея. Он дал людям возможность привыкнуть к себе и отмести все вопросы еще до того, как впервые войдет в класс.

Почему у него такая кожа?

«Просто он альбинос», — терпеливо объясняли взрослые. Это значит, что в его организме отсутствует какой-то «пигмент», который и придает коже большинства людей розовый или коричневый цвет.

А с глазами что?

То же самое и с глазами. В них просто отсутствует пигмент.

Так, значит, он не урод, не чудовище и даже не призрак?

Нет. Обычный человек. Просто у его организма есть такая особенность.

Так вот, все они ошибались. Мистера Хэллорана можно было назвать каким угодно человеком, но точно не «обычным».

2016 год

Это письмо приходит неожиданно, без фанфар и ковровых дорожек. Ничто не предвещало беды.

Оно просто проскальзывает в почтовую щель, зажатое, как в бутерброде, между письмом из благотворительного фонда Макмиллана и флаером новой службы доставки пиццы.

Кто вообще, черт подери, в наше время шлет бумажные письма? Даже у моей семидесятивосьмилетней матери есть электронная почта, аккаунты в «Твиттере» и «Фейсбуке». Честно говоря, она намного более продвинутая, чем я. Я вообще немного луддит[6]. Мои ученики без конца удивляются, что я воспринимаю все эти разговоры о «Снэпчате», «фолловерах», «тэгах» и «Инстаграме» как болтовню на иностранном языке. «А я-то думал, что учу их английскому», — вот как я частенько говорю. И я не имею ни малейшего понятия, о чем они болтают, черт бы их побрал.