Меловой человек

Первое прикосновение холодного беспокойства я почувствовал в тот момент, когда понял, что входная дверь не заперта. Да, Хлоя бывает легкомысленной, но не безответственной и не забывчивой.

Какое-то время я топчусь на пороге собственного дома, словно коммивояжер, а потом толкаю дверь.

— Эй!

Единственный ответ — бездыханная тишина дома и приглушенный гул, доносящийся из кухни. Я включаю свет в прихожей и замираю, неуверенно перебирая гигантскую связку своих ключей.

— Хлоя?

Захожу на кухню, зажигаю свет и оглядываюсь. Задняя дверь распахнута — меня обдает холодным ветром. Все поверхности в кухне захламлены, кто-то готовил здесь ужин: пицца, салат в глубокой миске, недопитый бокал вина на столе. Гул, который я слышал, издает духовка.

Я наклоняюсь и выключаю ее. Тишина сразу же кажется оглушительной. Теперь единственный звук, который я слышу, — это пульсация крови у меня в ушах.

— Хлоя?

Я делаю шаг вперед и чувствую, как наступаю на что-то. Опускаю взгляд. Сердце проваливается вниз. Шум в ушах нарастает. Красный. Темно-красный. Это кровь. Смазанный след тянется до открытой двери. Сердце отплясывает джиттербаг.[26] У самой двери я останавливаюсь. Уже почти стемнело. Я возвращаюсь, хватаю фонарик из ящика и выхожу на улицу.

— Хлоя? Ты здесь?

Я осторожно ступаю по двору и подсвечиваю фонариком разросшийся пустырь — он тянется до небольшой рощицы вдалеке. Трава здесь высокая и кое-где примята. Кто-то недавно прошел по саду.

Я иду по следу. Крапива и всякие сорняки цепляются за мои штаны. Свет фонарика выхватывает что-то в траве. Что-то красное, розовое и коричневое. Я наклоняюсь, и мой желудок переворачивается, как русский гимнаст.

— Черт.

Это крыса. Выпотрошенная крыса. Ее желудок разорван и вывернут наизнанку, а кишки похожи на кучку маленьких сосисок.

Справа что-то шуршит. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Из высокой травы на меня смотрит пара светящихся зеленых глаз. Варежка выбирается из укрытия с утробным урчанием.

— Твою мать! — шарахаюсь я, подавившись криком.

Варежка смотрит на меня с явным удовольствием: «Что, напугал тебя, зайка-Эдди?» А потом аккуратно подбирает свою добычу острыми белыми зубами и удаляется в ночь.

У меня вырывается истерический смех — могу себе позволить.

— Ебаный свет…

Крыса. Вот откуда кровь. Просто гребаная крыса и зловредный злоебучий кот. Меня захлестывает облегчение. А затем я слышу чей-то голос у себя в голове: «Но ни кот, ни крыса не объясняют, почему задняя дверь открыта, не так ли, Эдди? Или, например, брошенный ужин. Что насчет этого?»

Я оборачиваюсь к дому:

— Хлоя!

Срываюсь с места и бегу. Взлетаю по лестнице, хватаюсь за ручку на ее двери. Один стук — и дверь открывается сама собой. В глубине души я надеюсь увидеть, как Хлоя подскакивает в постели. Но ее кровать пуста. И комната пуста. Инстинктивно распахиваю дверцы шкафа. Пустые вешалки печально постукивают друг о друга.

Ящики.

Пусто. Пусто. Пусто.

Хлоя ушла.

1986 год

Прошла целая вечность, прежде чем мне удалось выбраться из дома. Хотя на самом деле я ждал всего пару дней — до выходных.

Маме позвонили, и ей пришлось срочно уехать в больницу. Папа должен был присматривать за мной, но у него горели сроки, и он заперся у себя в кабинете. Мама оставила ему записку: «Приготовь Эдди завтрак. Хлопья или тосты. И НИКАКИХ чипсов или шоколада. Люблю. Марианна».

Я ее видел. Не уверен, что папа тоже. Он казался еще более рассеянным, чем прежде. Заглянув в кухонный шкаф, я обнаружил, что он поставил туда молоко, а кофе засунул в холодильник. Я только покачал головой, а затем достал миску, насыпал в нее хлопья, добавил молока, бросил туда ложку и оставил на сушилке. А потом схватил пакет чипсов и быстренько умял их в гостиной под «Субботний супермаркет».[27] После я на цыпочках удалился к себе в комнату, предварительно оставив включенным телевизор. Отодвинул комод, вынул обувную коробку и поднял крышку.

Колечко по-прежнему лежало внутри. Оно все еще было немного грязным после леса, но я не хотел его отмывать. Тогда это уже будет не ее кольцо. И в нем не останется ничего особенного. А это было важно. Если для тебя что-то важно, то в нем важна каждая деталь. Это помогает лучше запомнить, когда и откуда оно взялось.

Но все дело в том, что был человек, которому это кольцо еще нужнее. Человек, который любил ее и у которого не осталось ничего на память о ней. То есть да, конечно, у него остались картины. Но они не являлись ее частью, они не касались ее кожи и не были с ней там, в лесу, когда ее тело медленно остывало.

Я замотал колечко в тряпицу и сунул в карман. Не думаю, что в тот момент я в полной мере отдавал себе отчет в том, что делаю. Мне казалось, что я просто скажу мистеру Хэллорану, как мне жаль, вручу ему кольцо, а он будет мне очень благодарен, и таким образом я смогу отплатить ему за все, что он для меня сделал. По-моему, именно этого мне тогда и хотелось.