Memento mori

– Учитывая вопиющие расхождения ваших показаний, – сказал Генри, – полиция на известной стадии расследования предположила, что хулиганит не один человек, а целая банда. Применены были все известные научной криминологии методы расследования – и пока что совершенно безуспешно. Имелся, однако, постоянный фактор во всех ваших показаниях, а именно слова: «Помните, что вас ждет смерть». Вы знаете, это очень не худо помнить, хотя бы потому, что это чистая правда. Словом, память о смерти – это, я бы сказал, образ жизни.

– Словом, ближе к делу, – сказал Годфри.

– Годфри, – сказала Чармиан, – я совершенно уверена, что всем очень интересно выслушать Генри.

– Чрезвычайно утешительно, – сказала Джанет Джопабоком. – Продолжайте же, мистер Мортимер, прошу вас, продолжайте.

– Да, да, – сказала мисс Лоттинвиль, которой тоже понравились рассуждения Генри.

И миссис Роуз, с видом отрешенным и долготерпеливым, склонила голову в знак скорбного мудрого старческого согласия.

– Принята ли во внимание, – спросил Алек Уорнер, – возможность массовой истерии?

– С телефонным приводом? – удивился мистер Роуз, широко разведя руками.

– Чепуха! – сказала дама Летти. – Массовую истерию мы можем сбросить со счетов.

– О нет, – сказал Мортимер. – Сбросить со счетов мы ничего не можем. В этом вся наша трудность.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Алек Уорнер к главному инспектору, пристально разглядывая его, – если бы вас спросили о вашем мировоззрении, вы бы назвали себя мистиком?

– Затрудняюсь вам ответить, поскольку меня никогда не спрашивали о моем мировоззрении.

– И все-таки вопрос в том, – сказал мистер Роуз, – кто же это пытается вселить в нас страх Божий?

– И каков его мотив? – сказал Годфри. – Вот что меня интересует.

– Исходя из фактов, вопрос о мотиве должен всякий раз ставиться заново, – сказал Мортимер. – Полагаю, всем нам ясно, что виновник в каждом случае тот самый, кого мы таковым считаем.

– Ты им разъяснил свою теорию? – спросила Эммелина Мортимер, когда все разъехались.

– Нет, ну что ты, дорогая. Я, наоборот, читал им маленькие философские проповеди, чтобы как-нибудь скоротать время.

– И понравились им твои маленькие проповеди?

– Некоторым дамам понравились. И девушка вроде бы не так откровенно скучала. Летти воспротивилась.

– Еще бы нет.

– Она сказала, что незачем было и собираться.

– Фу, как невежливо. И я-то старалась, чаем их поила.

– И прекрасный был чай. Ее «незачем» целиком относится ко мне. Боюсь, что это было предрешено.

– Какая жалость, – сказала Эммелина, – что ты не заявил им напрямик: «Кроме смерти, виновных нет». Вот бы я посмотрела на их физиономии.

– Это мое личное мнение. За них решать нельзя.

– А сами они за себя что, не могут решить?

– Нет, не могут. Пойду-ка я опрыскаю груши.

– Знаешь, милый, – сказала миссис Мортимер, – по-моему, с тебя на сегодня хватит. Я и то с ног падаю.

– С ними та беда, – сказал он, – что они думают, будто уголовный розыск, подобно господу богу, вездесущ и всеведущ. А мы всего-то навсего полицейские.

И он отправился в столовую почитать у камина. Но прежде он выровнял стулья вокруг стола, отставив некоторые из них обратно к стене, вытряхнул пепельницы в камин и постоял у окна, глядя, как смеркается: эх, вот бы погожее лето! Он еще не говорил Эммелине, что собирается летом обновить свою яхту, ради которой, выходя в отставку, пожертвовал автомобилем. И свежий влажный ветер засвистел у него в ушах.

Он вышел в прихожую на телефонный звонок, снял трубку и через несколько секунд молча ее положил. Как странно, подумал он, что мне всегда звонит женщина. Всем прочим достались мужчины, а мне почему-то эта женщина, вежливая и уважительная.

Глава двенадцатая

– Я ему так прямо и сказала, – сообщила миссис Петтигру миссис Энтони. – Все это, говорю, инспектор, полнейшая чепуха. Даме Летти Колстон что-то такое примерещилось, Годфри подумал, – а я чем хуже, и пошло-посыпалось, один за другим. Умирать буду – скажу, что все это – чистые выдумки. Но он – нет, он со мной не согласился. Почему? А понятно почему. Если он скажет, что у дамы Летти просто воображение разыгралось, она его из завещания вычеркнет.

На самом деле миссис Петтигру в один прекрасный тихий день был-таки анонимный звонок, но она предпочла тут же об этом начисто позабыть. У нее была великолепная способность попросту вычеркивать неприятности и неудобства, словно бы их и не было. Спроси ее, например, правда ли, что восемнадцать лет назад ее лицо «отремонтировали», – и она бы даже удивилась, причем неподдельно, более того, в простоте душевной и шутки ради она бы назвала кой-кого из тех, кто «действительно» подремонтировал лицо или обновил еще что-нибудь путем косметической хирургии.

Так что миссис Петтигру совершенно убедила себя, что никакого непонятного голоса по телефону она слыхом не слыхивала; она не просто предала этот случай забвению, нет – она даже не сохранила никаких следов его в памяти: положила трубку и вычеркнула его из жизни.

– Навыдумывают с три короба и сами себе верят, – сказала миссис Петтигру.