Memento Mori (СИ)

- Вот только отчитываться за расходы прелата приходится мне, - заявил он, - и, скажу тебе, делать это всё сложнее. Ты обходишься прелату в солидные суммы.

- А во сколько обошлась бы империи потеря Шварцвальда? – поинтересовался у него я с самым невинным видом.

Наверное, Гедалия смог бы мне быстро посчитать сумму убытка, даже так, что называется, на коленке, и вряд ли она бы сильно грешила против истины. Уж с чем-чем, а с цифрами, особенно когда это касается денег, иудеи обращались просто виртуозно. Однако ответить ему не дал капитан Рамирес.

- Теперь я понимаю, отчего Католичка велела вам покинуть пределы страны в трёхмесячный срок,[27] - скучающим голосом бросил он.

Гедалия воззрился на него с откровенной ненавистью, однако ничего говорить не стал. Только стукнул тростью по крыше кареты. Кучер тут же остановился и иудей, не прощаясь, вышел.

Я глянул на кастильца, но тот так и просидел всю дорогу до порта молча, со скучающим видом поглядывая время от времени в окно кареты.

Глава 9. Один шанс из сотни.

Каюта капитана Рамиреса была полным его отражением. Только у человека, носящего плащ из павлиньих перьев, может быть столь роскошный салон. Тем более что жить он предпочитал в небольшой комнатке рядом с основным салоном, размерами уступавшими только кают компании. Эту комнатку капитан любезно предоставил мне, сам же расположился в роскошном алькове на большой двуспальной кровати. По его словам, в ней перебывало немало знатных дам.

- Простушкам хватает и моего природного обаяния, - сообщил он мне за первым обедом, - а вот благородным шлюхам этого, увы, маловато. Приходится производить впечатление.

Я не был ханжой, и частенько на постоялых дворах делал более чем откровенные намёки симпатичным служанкам, однако отношение к женщинам капитана Рамиреса меня коробило. Он всех их скопом причислял к шлюхам, все желания и помыслы которых устремлены мужчине в штаны. Я был с ним не согласен, ибо весь мой опыт рейдерства говорил об обратном. Уж где-где, а среди рейдеров, ходящих в мёртвые города, достаточно было сильных женщин, многим из которых было вообще плевать на мужчин. И это вовсе не значило, что в постели они предпочитали женщин. Просто их бесшабашная вседозволенность последнего дня, царившая на факториях, не цепляла так сильно, как большинство мужчин.

- Но это не идёт ни в какое сравнение с моей «Галегой»,[28] - частенько вздыхал Рамирес. – Конечно, она была карракой,[29] старушкой, можно сказать, но я любил её больше всего. Первый корабль, как первая женщина – такого не забыть с другими.

- Что с ней стало? – рискнул спросить я на третий или четвёртый вечер нашего знакомства. Наверное, капитан уже считал меня достаточно близким человеком, чтобы поведать историю своего первого корабля.

- Говорят, она погибла где-то в неизвестных морях, вместе со всей экспедицией этого проходимца Колона, - ответил он. – Ушли для короны искать новые земли, а толку… Только отличные корабли сгубили. А мою «Галегу» чёртов кантабриец де ла Коса забрал себе за долги. Переименовал её в «Санта Марию» и сам решил выйти в море капитаном. Да только какой из него капитан – ясно теперь!

Видимо, рана была старой, но заживать не спешила. Рамирес охотно рассказал мне всю историю, как будто заново растравляя её. Это доставляло ему какое-то почти извращённое удовольствие. Поэтому я поспешил сменить тему.

- Повезло вам, Рейнар, что нашли тех мальтийцев, - заявил Рамирес, когда мы взяли курс на Кандию, обогнув Сицилию. – Мало кто согласился бы взять на борт пассажира, даже если и по пути.

- Мир и море не без добрых людей, - развёл руками я. – Даже в наше время.

- На море, скажу я вам, - сказал кастилец, - вообще, мало что изменилось. Я считал, что чума станется для нас едва ли не золотым веком. Что все побегут на острова, бросив гниющий труп континента исходить смрадом и заразой. Но нет, - вздохнул он, - люди остались сухопутными. Лишь венецианцы сбежали на Крит, переименовав его в Кандию.

- А как же Земли улыбок? – прищурившись, глянул ему в глаза я.