Memoria

— Друзья мои! — сказал он, как всегда, глуховато. — В этом году посчастливилось: удалось достать средства, чтобы всех отправить в поле. Не одиночки-энтузиасты, а большой коллектив, с единым методом, начнет изучать этнографию нашей Родины. Ни в одной стране нет, знаете ли, столько разнообразнейшего и интереснейшего материала, как в нашей! А этнография, — он поправил очки и грянул звонко на всю аудиторию, — ключ к пониманию народа! Только полевой этнограф, сумевший проникнуть в душу народа, изнутри понять своеобразие и особенности культуры, может анализировать процессы жизни общества. Этнография не только изучает лишенные письменности народы — она снимает с глаз очки, искажающие перспективу истории человечества, — он снял и положил на стол свои очки. Темные глаза его горели. — За историю долго признавали ничтожный отрезок в две-три тысячи лет, относящийся к народам Европы и Средиземноморья. Другие народы мира считали неполноценными, дикарями. Дикарей нет! У всех есть культура, достойная внимания и уважения! Каждый народ что-нибудь дает в общем пути человечества! Европейцы считали: мы — центр земли. Но древнемексиканская и перуанская культуры были выше, чем у испанских варваров, которые их разрушили. Преимущество испанцев было в лучшем умении убивать. Благодаря ему они смотрели на инков как на низшую цивилизацию! Англичане считали дикарями индусов, обладавших древнейшей культурой! Этнография учит всматриваться, видеть принципиально равными все народы. Знайте, что процесс истории человечества — един. Его можно понять, изучая конкретные процессы культуры народов, с которыми живет и которые любит исследователь. Надо уметь любить людей, знаете ли! Без этого пусто научное понимание и пуста наша жизнь! Это я хотел бы напомнить перед вашей практикой в поле, — он закашлялся и махнул рукой. Посмотрел на всех пристальными, не видящими каждого в отдельности глазами. Добрая улыбка прошла у него под усами. — Не надо много говорить сегодня, — сказал он опять глуховато,— мы достаточно говорили в течение года. И будем еще говорить. Сейчас же вы молоды, надо уметь веселиться, знаете ли. От души вам этого желаю!

— Вы за них не волнуйтесь, Лев Яковлевич! Веселиться — это они могут, — встал Владимир Германович. Поправил штаны, сползавшие с округлости его живота, подмигнул насмешливыми, выпуклыми голубыми глазами.— Этот вот Костя Жихарев, например, как всем известно, и мне тоже, с тщательностью, достойной лучшего применения, отделывает фигуры «казачка». Если бы он половину этого старания отдавал на подготовку докладов на семинаре!

Смех прогрохотал по скамьям. Красный смеющийся Костя замахал руками и закричал:

— Что вы, Владимир Германович!

— Да, да, — кивнул старик серебряной головой. — Но это полбеды. Надо, чтобы вы помнили, — рявкнул он, — отсутствие тщательности в поле — беда! То, что упущено,— не вернешь! То, в чем понадеялся на память, — упущено! Записывайте! Проверяйте и снова пишите! Сколько тетрадей надо иметь? Скажите хоть вы, — он ткнул пальцем в какую-то девушку.

— Три, Владимир Германович! — отвечала она, вскакивая. — Дневник, тематический дневник и окончательное описание.

— Ну, так! — согласился старик. — Но, я уверен, осенью у половины не все разделы будут заполнены... Предупреждаю: не жалейте бумаги и времени! Лишних записей не бывает! Заведите вьюки для тетрадей, собирайте их хоть пудами!

Зал засмеялся. Сережа Стебницкий сказал:

— Товарищи! Я прочту список участников и районы обследования.

Потом Константин Никитич, дядя Костя, как все его звали, вышел, поправил пенсне на маленьком носике, расшаркался и сказал:

— Я долго учительствовал в провинции, товарищи. Немало в жизни поездил, посмотрел, собирал фольклор и материальную культуру. Но не покидало чувство одиночества и как бы ненужности моих записей. Окружающим казался я чудаком, а записывание — бездельем. И теперь, попав в наш институт, я восхищаюсь: я не один! В коллективе! Сколько народу — молодого, живого, интересуется тем же, чем я! На лекциях маститых и мудрых ученых мысли, что смутно бродили у одиночки, приобретают глубокую и стройную связь. Школа этнографии! Общие усилия сделают плодотворной всякую работу и всякую мысль! Если бы вы могли себе представить, какое это счастье, мои молодые друзья! — он высморкался и осмотрелся. — Я нашел свою Alma mater! Вам будет легче, вы это нашли в юности. Будем же дружно работать на пользу науке, на пользу народу! — он поклонился, расшаркался и направился к месту. Дяде Косте хлопали, чуть посмеиваясь.

Хмурясь на эти смешки, к кафедре вышла Лиза Орлова. Обведя всех добрыми глазами, она повернулась к профессорам.