Мемориал

Елена шла по берегу реки. Утренний Гелиос уже становился жарким и, когда она входила под кров деревьев, капельки влаги выступили на её мраморном лбу, и повеяло драгоценным маслом от золотых волос. Елена подошла к Скамандру и выпила воды из его прозрачных рук и умылась чистой водой. Тут налетел лёгкий солёный ветер с моря, и кожа её мгновенно высохла.

И запах морской соли и священной смолы и светлой божественной кожи повеяли одной горьковатой волной — тонким дыханием Европы на сыпучем асийском песке.

И вновь рванулся ветер: широко и резко, так что ветви зашумели, и гладь Скамандра пошла волнами.

Где Елена? Неужели она провеяла видением?

Да, горячий воздух мелькнул таинственным блеском, и вместо прекрасного призрака донёсся мрачный погребальный чад ахейского лагеря.

— Август! — воскликнул Бэзил. — Что с ним опять?!

И тут Марк вспомнил старика Ницше:

«Кто борется с чудовищами, тому следует беречься, чтоб и самому не обратиться в чудовище. И если ты долго вглядываешься в пропасть, то пропасть также вглядывается в тебя».

— Ты думаешь, Август слишком пристально всматривался в Бездну? — спросил мой дядя Бэзил.

— Да, — ответил Марк. — И теперь в ответ она взглянула на него.

Книга седьмая. СТЕНА

— Почему они не сражаются? — спросил Приам, и когда царь обернулся, ветер широкой волной всколыхнул его тёмно-лиловый плащ, и шевельнул пряди белых волос и длиной бороды.

Перед ним, за тяжким каменным парапетом, открывалась, точно обрыв, огромная долина: выжженная солнцем, вытоптанная конями и пехотой пустыня; лишь местами проглядывала бурая трава, и вдали вились деревца, там, где текла полувысохшая под неистовым жаром речка — Скамандр.

Долина гудела от грохота дружин, топота коней, медного звона доспехов. Два войска выползали навстречу друг другу и должны уже были сойтись, но что-то произошло, рати остановились.

— Подожди, царь, — сказал старик Укалегон, что сидел рядом. — Сейчас мы всё узнаем.

— Как это?

— Да очень просто. Я видел, как из нашего войска побежал вестник к воротам.

И тут Елена взошла на Башню. И когда царица поднялась на Скейскую Башню, то все вдруг замолкли, поражённые, и с перехваченным дыханием провожали её взглядами, когда она шла к парапету. И даже гром войска словно бы стал тише, когда царица поднялась на Скейскую Башню…

Европой веяли золотые волосы её, косы её, сложенные так, что невозможно было понять: где причёска, а где — золото украшений. Европой веяли и струились лёгкие складки одежд и даже сам её шаг. И даже асийское покрывало, которым она заслонялась от солнца, в её руках казалось иностранной вещью.

Или нет, не иностранной… Ино-природной! Она была точно из другого мира.

А кожа её пахла лёгким ладаном и ещё чем-то нежно-горьким, похожим на запах молодого вина…

Когда же Елена подступила к парапету, Пинфой прошептал:

— Как же она прекрасна… Даже у меня сердце сжимается волнением, а ведь я — старик, и давно уже угас во мне жар крови, а тело схвачено морозом годов, так что я и днём зябну, право слово.

А Фимет ответил ему:

— Нет, клянусь Афродитой, не зря там, в долине, сошлись наши с ахейцами. Невозможно осуждать бой за такую женщину! И непонятно, почему с таким терпением и упорством продолжается эта бесконечная распря. Поистине, красотою она подобна Бессмертным.

— Красавица, красавица… О, если бы эта красавица возвратилась в Элладу! — добавил Антенор. — Да поскорее… Смерть она несёт нам и детям нашим страшною своей красотой.

Меж тем Приам с улыбкой сказал царице:

— Иди ко мне, дитя моё, садись рядом. Отсюда особенно хорошо видно поле сражения. Увидишь всех: и своих и чужих, и кровных, и близких… Что бы там ни говорили, а передо мною ты — невиновна. Если уж кто виноват в этой бойне, так это Боги. Они наделили тебя сверхъестественной красотой. Они и пригнали сюда ахеян. Садись же и смотри.

Елена уселась рядом, и такое бесконечное горе было в её прекрасных очах, что Дарданион тут же стал расспрашивать её, указывая в сторону данайцев, об именах вождей. И Елена отвечала ему сквозь слёзы.

Они видели величавого Агамемнона, может быть, и не самого мощного воина среди ахейцев, но самого царственного.

— Ахейцы — славные бойцы… — вздохнул старик. — Помню, как я в молодые годы, был во фригийских виноградниках, видел и фригийские колесницы, богоравного Мигдона и Атрея с войском (отца этого Агамемнона). Их стан располагался вдоль берегов Сангария; там и я находился, их союзник — подумать только! Славное было время… Мы готовились к бою с амазонками (страшная битва!), хотя войск тогда сошлось, конечно, меньше, не то что сейчас…

Они видели кудрявого Одиссея, который был ниже Агамемнона на целую голову, но зато шире в кости, и теперь прохаживался перед войском, словно пышнорунный овен — могучий вожак овечьего стада.