Мемориал

«Как саван», — подумал про себя отец Сергий, проходя через безмолвие улиц. Тянулись бесконечные заборы; калитки закрыты, следов около них не было, и тропинки не вели к ним.

Снег похрустывал под сапогами. Отец Сергий не стал заходить в мёртвый Успенский монастырь, обошёл его бревенчатую ограду и оказался у Наугольной Башни.

Вход в неё был открыт, зиял чернотой. И следов около входа не было.

И удивительное дело! — одновременно почувствовал молодой священник — и непреодолимое желание войти в чёрную арку, и — невидимую непонятную призрачную преграду, закрывающую вход, отталкивающую прочь.

— Что за нечисть! — пробормотал батюшка, перекрестился и вошёл в черноту, как сквозь туман, как через водяное зеркало.

И что-то изменилось. Он пока не понимал — что, но чувство внезапной перемены было разительным. Как будто чёрное безмолвие обрело душу и, живое, рассматривало пришельца.

— Кто здесь? — не своим голосом спросил иерей.

Тишина.

Внизу находилась темница и казна, но отец Сергий не пошёл вниз. Там никогда не было пленников, (по крайней мере — на его памяти), и давно уже не держали никаких ценностей.

Священник пошёл вверх — по закрученной справа налево лестнице, его влекла жажда высоты, необъяснимое желание глянуть на Город сверху. И чем выше он поднимался, тем сильнее кружилась голова, и опьянял воздух.

Каменная лестница кончилась, распахнулись внутренние деревянные настилы — они шли один над другим, а посередине каждого были прорублены лазы, соединённые деревянными лестницами.

Тень глубокого запустения лежала на всём… Дощатые мосты кое-где погнили, перила лестничные стали шаткими, и ступеней иногда не хватало: сломались.

Из бойниц намело снега, он лежал тонкими полотнами, стены заиндевели; словно седина покрывала красные кирпичи Башни изнутри.

В середине Башни, на одном из перекрытий, закреплённая вдоль деревянной колоды, лежала длинная, покрытая инеем, пищаль. Немое жерло глядело на Астраханскую дорогу, на переправу через Коломну.

Но никто не шёл по мосту, и дорога была пуста. Молчала окрестность, молчала Башня, некому было осаждать крепость, и некому было её защищать. Безмолвие. Белый снег. И горизонт: ровная линия, нарушаемая только главами молчащих церквей.

А изнутри Кремля — видно было сквозь бойницы — сгрудились дома и храмы, и монастырь Брусенский топорщился крышами келлий. Но всё это было — мёртвое, молчащее, покрытое белым саваном.

Что-то шерохнуло, отец Сергий отвернулся от бойницы. На пищали перед ним сидела большая серая ворона и глядела на него человеческим взглядом.

— Да воскреснет Бог… — прошептал священник, осеняя птицу крестным знамением. Ворона испуганно шарахнулась в окно, встрепетала крылами и пропала, точно видение.

Батюшка поколебался на мгновение, а потом снова стал подниматься в высоту, сквозь вязкое время.

Он взобрался на самый верх, в каменную корону Башни, на верхнюю галерею, украшенную зубцами.

Пустынна и тиха была Коломна. Лишь кое-где поднимались над домами редкие столбы дыма из печей. Вечер надвигался, понемногу стало темнеть серое небо. Скоро должна была начаться служба, но отец Сергий не торопился уходить.

Новое, неведомое чувство вдруг охватило его и переполнило. Башня была живая! Вернее — воздух внутри неё — был живой, в нём что-то двигалось, дышало: невидимое, пристальное, спокойное. И некий неслышимый гул зазвучал вокруг, полутьма Башни сжалась, и одновременно перехватило дыхание у отца Сергия. И душа его как бы выступила из тела, и он увидел…

…перед ним, за тяжким каменным парапетом, открывалась, точно обрыв, — огромная долина: выжженная солнцем, вытоптанная конями и пехотой пустыня; и она гудела от грохота дружин, топота коней, медного звона доспехов. Два войска должны уже были сойтись, но что-то произошло…

А за слюдяным оконцем в Архиерейском доме горел свет, в келейке сидел отец архидиакон (смуглый сириец), перед ним разложена была поместительная бумажная тетрадь, стояла двойная чернильница. И при ярком светильнике, поблёскивая чёрными быстрыми глазами, он макал чёрную заточенную тростинку в чернильницу и бегло писал в тетрадь справа налево извилистыми линиями и точками по-арабски:

«…страшный мор, перейдя из города Москвы, распространился вокруг неё на дальнее расстояние; многие места обезлюдели. Язва появилась в здешнем городе и окрестных деревнях. То было нечто ужасающее! Не болезнь — а внезапная смерть. Стоит, бывало, человек и вдруг мгновенно падает мёртвым; или едет верхом или в повозке — и валится навзничь бездыханным, тотчас вздувается, как пузырь, чернеет и принимает отвратительный вид. Лошади бродят по полям без хозяев, а люди мёртвыми лежат в повозках и некому похоронить их. Воевода перед этим послал, было загородить дороги, дабы воспрепятствовать людям входить в город, чтобы не занесли заразы. Но тщетно…»

— Подожди меня на паперти.

Отец Сергий обернулся на знакомый голос. Иеромонах Петр спокойно разоблачался, как будто и не он сейчас шепнул эти слова.