Мемориал августа 1991

Он частенько бегал от своего дома, находящегося в трех шагах от церкви, к дому Подкулачника. Благо расстояние было не более трехсот метров, а небольшая церковь, выполненная из кирпича, затем оштукатуренная и покрытая светло-коричневым колером, была лишь чуточку выше конька дома Ивана Васильевича. Ну, конечно, не считая позолоченного креста, тот все же превосходил по высоте, не только дом Подкулачника, но и все остальные строения в селе, включая старую водонапорную башню.

– Что у тебя случилось? – спросил Иван Васильевич.

Он плотно завтракал, запивая снедь порцией добротного коньяка. Рядом с ним сидел Эдуард Арсеньевич, который уже закончил завтрак, но составлял хозяину компанию в деле принятия утреннего коньяка.

– Сам не знаю. Мальчишка Осиповский, пришел и говорит; – Велено вам передать, что приехали господин Репейс с господином Ефимози, чтобы отдать честь местным обычаям и порядкам. Я его спрашиваю.

– Кто тебе велел сказать? Он отвечает.

– Незнакомый дядька, пожилой.

– Вот теперь началось. Сохрани господи, мое достоинство и все остальное – мрачно произнес Эдуард Арсеньевич и одним махом осушил полстакана коньяка, который успел налить, в то время, пока Ироним Евстратиевич произносил фамилии Репейс и Ефимози.

– Что началось? – спросил Иван Васильевич, зыркнул одним глазом из заросшей жестким волосом физиономии.

– Кто это господин Репейс и Ефимози? – тут же вставил свой вопрос Ироним Евстратиевич.

– Это они пошутили, насчет господ. На самом деле, это самые, что ни на есть товарищи – заговорщицким тоном, осматриваясь по сторонам, как будто кто-то посторонний мог его услышать, произнес Эдуард Арсеньевич.

– Ничего не понял – сказал Иван Васильевич.

– Они из тех времен, как я понимаю – еле шевеля губами, одной рукой схватившись за золотой крест на груди, прошептал Ироним Евстратиевич.

– Самые настоящие, и прямо из тех времен, и еще с ними вся сатанинская рать. Жуткое дело, господа. Спасаться нужно как-то – не меняя интонации, пояснил Эдуард Арсеньевич.

– Куда нам спасаться, у нас такое важное дело – угрюмо пробурчал Иван Васильевич.

Ироним Евстратиевич с открытым ртом смотрел на Эдуарда Арсеньевича, а тот, сбавив громкость, сказал.

– Ну, его к черту – это дело. Нужно ретироваться и все. Я лично знаком с этими господами и думаю, что на этот раз выкрутиться за здорово живешь, не получится.

– Как вы господин делегат можете быть знакомы с посланниками самого нечистого? – изумился Ироним Евстратиевич, его пятая точка прилипла к стулу, а ноги были готовы освоить дистанцию, не менее чем норматив по новым стандартам олигархического ГТО.

– Имел дело по служебным обязанностям, да и так знакомство имелось – удрученно ответил Эдуард Арсеньевич.

– Так что вы господин делегат предлагаете? – напомнил Ироним Евстратиевич.

– Я же сказал, что лучше всего будет – бежать, а этот долбанный ларец бросить, пусть они, что хотят, то с ним и делают – совершенно серьезным тоном сказал Эдуард Арсеньевич.

– Куда бежать? Нужно хоть договориться, решить куда бежать – озадаченным голосом, засомневался Ироним Евстратиевич.

– Что бежать, вызовем полицию. У меня местный уполномоченный Хитроплетов, вон, где сидит – грозно сжал кулак Иван Васильевич, перед носом Иронима Евстратиевича.

– Какой еще уполномоченный? Какая полиция? Вы дорогой хозяин не представляете насколько это бесполезно. Сейчас, вот явятся товарищи, и что вы будете делать? Они не просто к вам зайдут, а притащат с собою свое время. Вы не понимаете этого? Лично мне совсем неохота встречаться еще раз с товарищами. А еще можно угодить во времена военного коммунизма. У нас один господин, буквально перед поездкой к вам, пропал бесследно. Только я знаю, где он – он там. А почему? Все просто мои друзья. Он имел неосторожность вести себя вызывающе и даже нагрубить товарищу Репейсу. Господи! Спаси и сохрани душу, несчастного господина Свиноедова – Эдуард Арсеньевич начал креститься, Ироним Евстратиевич последовал его примеру, только крестился он еще более неистово, чем Эдуард Арсеньевич.

Иван Васильевич жадно заглотил дозу коньяку, и тоже хоть один раз, но перекрестился.

–Все это так, только ты Эдя сюда приехал именно для того, чтобы больше никогда не появлялись времена диктатуры пролетариата, военного коммунизма, и чтобы никто и никогда не мог туда попасть. Вместо дела, ты Эдя опять накалакакал в свои дорогие брюки. Мне сдается, если товарищ Репейс щелкнет пальцами и скажет;

– Эдя будешь нам служить. То ты, как собачка с высунутым языком на четвереньках побежишь исполнять любое поручение. И сохранение размера прибора здесь не причем. Просто ты трус – Эдя – за спиной Эдуарда Арсеньевича раздался крайне раздраженный голос Карины Карловны.

Эдуард Арсеньевич обернулся. Повернули головы и Иван Васильевич с Иронимом Евстратиевичем. Карина Карловна стояла в воинственной позе, уперев руки в боки.

– А ты Кариночка у нас смелая. Я посмотрю на тебя. Только что-то, когда мы были у них в гостях, ты не была настолько смелой.

Карина Карловна не успела ответить Эде, потому что вмешался Ироним Евстратиевич.