Мемориал. Семейный портрет

— Подумаешь, ну и заперто, это не обескуражило нашего Мориса. По водосточной трубе залез.

Морис, в жилетке, подставляясь рукам Энн, которая ему завязывала вечерний галстук, гордо осклабился.

— Слушай, мальчик, ты же знаешь, я не люблю, чтоб мою очистительную систему использовали для гимнастических упражнений.

Всей гурьбой помогали накрыть на стол, протискиваясь и толкаясь в дверях, кто с единственной тарелкой, кто с вилкой.

— Ах, детки, очень мило, что вы оказываете посильную бескорыстную помощь матери, только, знаете, я бы со всем сама управилась в две минуты.

— Ладно-ладно. Посиди-ка ты, отдохни, бабуленька. Эй, кто-нибудь, притащите Мэри ее Библию и кашемировую шаль.

— Ей-богу, на это стоит скинуться по подписке. А? И хоть сейчас в Галерею! Она будет буквально, как те старые мосечки, ну вылитая, тик в тик, буквально каких видишь иной раз в женских уборных.

Эрл явился из кухни:

— Знаете, Мэри, если вы срочно не возьметесь за пирог, я полагаю, там ничего не останется, кроме рыбьих костей.

— Ах, Эрл, — сказала Маргарет, — поменьше бы ты полагал, ей-богу. Он просто еще не готов. Мы в этой стране предпочитаем прямые суждения.

— Oratio Recta[7], — вставил Морис.

— Какое оратио, говорите?

— Oratio Recta.

— Чем-то мне такое выражение подозрительно.

— А где Эрик? — спросила Мэри, — где Жорж?

— Эрик звонил, он опоздает, наверно, — сказала Энн. — На заседание комитета тащиться пришлось. Сказал, бутерброд, наверно, захватит и перекусит в автобусе.

— А Жорж никак с Хиндемитом не сладит.

Да, Мэри, конечно, слышала звуки скрипки, взмывавшие из-под лестницы. Там, у самой двери в угольный чулан, была печка, и Жорж любил пригреться, обняв ее коленями, когда что-то разучивал.

— Он в дикой панике, — сказал Морис.

— Но уж не в такой, наверно, как я, — вставил Эрл.

— Небось, забудешь посередине своего Дебюсси и придется наяривать «Мэри Лу»[8].

— Никто не заметит.

— И чего ты вредничаешь, сынок, — сказала Мэри. — Чего ты злобишся в такие в твои года, вдобавок при такой огромадной твоей красе.

— Не скажите, Олдуэй-тот уж точно заметит, — сказала Маргарет. — Напишет, что темп мистера Гардинера оставил желать лучшего.

— Ладно, детки, — сказала Мэри, — пора подкрепиться. Морис, не будь свинтусом. Ежели ты такой гордый, что не желаешь с нами ужинать, тогда сматывайся.

Морис исполнял свой испытанный трюк — дегустировал еду. Он облизал пальцы.

— Что ж, одобряю. Но все ж не такая вкуснятина, какую мы едали, когда тут Эдвард был. Лучший мастер рыбного пирога среди нас.

— Энн, можешь доложить Жоржу, что у нас все готово, — сказала Мэри, искоса глянув — не удержалась — в лицо Маргарет.

— Ох, Господи, — мне же умыться надо, — забормотала Маргарет. — Я такая чумазая.

* * *

Эрик сидел за билетным столиком, бубнил:

— Только члены расписываются. Гостевые билеты, пожалуйста, отдавайте в дверях.

Старые богатые дамы, в черных шелках, под вуалями, с помощью преданных музыке родственниц, проходили по коридору в концертную, сетуя на крутизну лестницы.

— Ты уверена, милочка, что это здесь? — брезгливо спрашивала одна.

Леди Крокер, и всегда хамоватая, объявила, что невозможно узок коридор. Директриса большой женской школы хлынула к Эрику:

— Мы уверены, что получим истинное удовольствие.

Пожилой полковник по настоянию супруги вышел ябедничать, что члены аж по три места для знакомых занимают, буквально завалили все своими макинтошами. Низкорослый новоявленный член просто отказывался верить, что каждый может плюхаться, где ему вздумается. Несколько мужчин мешкали в дверях, выжидая, когда удобно будет спросить у Эрика, где тут сортир. И дознавалась всполошенная дама:

— Но вот вы мне объясните, моего членского билета и трех гостевых хватит еще на три концерта, хватит — да? — если я приведу подругу, а она в прошлом году купила билет на полсезона, но не доиспользовала?

И все это приходилось расхлебывать Эрику. Кое-кого он отсылал к Мэри — та стояла в дверях. Он слышал ее сильный, внушительный голос, увещевавший всех этих несчастных, суливший им все блага мира:

— Да-да, ну конечно, не беспокойтесь, все будет хорошо. Студенты из Королевского колледжа, прихватившие по большой подушке, смекнув, что опаздывают и кресел им не видать. Бледные культурные евреи, богачи-любители. Оксфордский дон. Критики с заведомо скучливыми минами шагающие между кресел, по ногам. Несколько богемных миллионеров в грубом, и мешковатом, безумно дорогом твиде. Учительница французского. Знаменитая актриса. Преподаватель химии из закрытой школы. Обрывки разговоров:

— Да, шестой ставит «Венецианского купца» в том семестре.

— А Рой-то! На последней минуте счет сравнял. Под конец я буквально охрип, только шепотом разговарил.

— О, ты много потерял, если не видел, какие у них тут наверху сортиры.