Memories (СИ)

Каждый обитатель дома на Гриммо 12, да и любой член семьи Поттер-Уизли в принципе, прекрасно знал, что Джеймсу хорошо где угодно, только не дома. И мистер, и миссис Поттер уже привыкли к тому, что их старший сын постоянно гуляет, целыми сутками не появляясь дома. у Джинни просто не получалось его контролировать, и, когда Джеймсу исполнилось пятнадцать, она сдалась. Джеймс был волен гулять где угодно, и сколько угодно, лишь бы был жив, и об учёбе не забывал.

Надо сказать, когда Лили приехала к Хью, она не услышала голос своего старшего брата из-за закрытой двери кузины.

А часы все идут.

Тик-так, тик-так.

А Лили второй день учится быть дружелюбной и открытой с чужими. И зачем ей это надо? Ах, да, ради брата. И чтобы не быть одинокой. Ведь только вчера на этом самом месте она устроила целую истерику и рыданиями и причитаниями, что никому не нужна. Кто бы мог подумать, что она на все готова ради младшего Уизли?

А план был до предельного прост: Лили нужно было — всего-то! — подружиться с Эллисон Квин и разузнать, что она думает о Хьюго. А еще лучше, как подруге, ненавязчиво предложить его кандидатуру в качестве парня.

Тик-так, тик-так.

На стол становится пустая чашка из-под цитрусового чая. Уже пятая по счету. Всё-таки Хью прав, в какой-то степени она наркоманка. Барабанит пальцами по столу, уже сил нет закатывать глаза. Нервы вот-вот сдадут, а разочаровать брата не хочется. Хьюго всё говорит, говорит и говорит, а Лили всё слушает, слушает и слушает, и учится дышать, а не задыхаться.

Тик-так, тик-так.

— Я не могу, Хью! — прерывает его монолог жалостным воплем, почти криком о помощи — Не могу… Прости… Я пыталась, правда! — вскакивает с кровати, задевая одну из кружек и вылетает из комнаты, попросту не замечая этого. Кружка падает на пол, разбиваясь на мелкие кусочки. Хьюго тоже этого не замечает; замолкает и медленно присаживается на край кровати. Взгляд у него пустой, стеклянный, безжизненный, в душе образуется какая-то пустота вперемешку с обидой, и он не знает, что это такое, и откуда это взялось. Лили ушла, он не будет её останавливать.

А часы все идут.

Тик-так, тик-так.

Лили шмыгает носом и громко хлопает дверью. На вопросы Алисы и Розы, сидящих внизу не отвечает, стараясь избегать даже взгляда девушек, будто по глазам прочесть смогут. А, вот и Джеймс нашелся! Он замечает сестру, и его взгляд становится обеспокоенным, внимательным, и он вот-вот подскочит с места, и подбежит к ней, но сейчас Лили не до него, а то обязательно бы прочла брату нотацию. С удовольствием пожаловалась бы им всем, но прекрасно понимает, у каждого из них своих проблем полно, чего стоит одна Алиса. Зачем же тогда навязываться?

На выходе из дома сталкивается с кем-то. Поднимает глаза и на душе становится немного легче, когда она видит пред собой улыбчивую Элизабет.

— Они в доме, Лиззи, заходи — старается, чтобы голос не дрожал, получается вроде сносно.

— Да, конечно. Слушай, Лили, я… в общем… Извини, я запоздала с этим… мне… меня попросили тебе кое-что передать. Сказали, ты будешь рада. Извини, конечно, что поздно, но…

Гриффиндорка начинает спешно копаться в своей сумке и достает оттуда маленький конвертик. Письмо.

— Спасибо, Лиз.

Лили пытается улыбнуться и, даже не попрощавшись с Джордан, медленно плетется на Гриммо 12. Придя, сухо здоровается с отцом и уверяет маму, что все в порядке. Мимоходом сообщает, что Джеймс у Уизли, чтобы родители не беспокоились. Даже не заглянув на кухню, не смотря на то, что отец о чём-то говорил ей вслед, поднимается в свою комнату и только там вспоминает о конверте. Берет его в руки; точно письмо. Вся печаль и тоска тут же уходят, когда на этом самом конверте, аккуратным, почти каллиграфическим почерком, выведено такое родное:

«Моему Солнышку»

Лили улыбается так, словно не верит своему счастью и, не медля ни секунды, раскрывает письмо.

«Здравствуй, Лили, mon rayon de soleil [мой лучик солнца]! Как ты уже догадалась, мы возвращаемся домой. Я не буду описывать наш медовый месяц здесь, хотя он был le plus inoubliable [самый незабываемый] в моей жизни. Я расскажу тебе все при встрече, хорошо? Мы безумно соскучились по вам, по вам всем. Особенно Тед. Это еще одна из причин вернуться как можно скорее.

Не унывай без нас, обещаешь? Мы скоро будем. И, прошу, предупреди о нашем приезде дядю Гарри и тётю Джинни.

T’aime [люблю тебя], Виктуар Уизли Люпин.»

В конце этого маленького, солнечного послания, Лили не могла сдерживать искреннего смеха. Ведь в самом-самом конце, корявеньким, безусловно тедовским почерком было написано:

«Передай Джиму, что если он брал мою гоночную метлу — я его убью. А я ведь узнаю! T.L.»

Вся печаль и тоска тут же ушли, будто их и не было вовсе, вместо них появилась какая-то легкость, словно одним своим письмом Виктуар решила все проблемы. Лили всегда хорошо ладила с Вик. Именно с ней становилось хорошо и легко, словно девушка с рождения не Вэйлой была, а прирождённым психологом. Запомните, если у вас всё плохо — поговорите с Мари-Виктуар Уизли, и, если всё станет не отлично, то точно более-менее хорошо.