Мемуаризмы

Все одесские мальчишки держали голубей, и Боря мечтал о голубятне. Отец пообещал её сделать. Но тут в газетах появилось известие о врачах-убийцах. По несчастью, врачи оказались евреями, вернее, безродным космополитами. Такое неприятное совпадение. Газетные полосы запестрели требованиями рабочих коллективов предать врачей-убийц смертной казни и изгнать из страны остальных космополитов. Тогда-то Боря впервые узнал, что он тоже космополит и враг народа, которого зря не добили немцы. И стало не до голубей. По Одессе поползли слухи о предстоящем переселении евреев на Дальний восток. Бабушка принесла эти слухи домой.

Мама возмутилась:

– Полная чушь! И прошу вас, Гитль Шмулевна, не распространять подобную гадость.

Отец был менее категоричен.

– Мусенька, наша пятая графа – это божье наказание, – сказал он. – Все может быть.

– Ты эти религиозные штучки брось! – воскликнула мать. – Я член партбюро, мы получаем последние установки партии, и я бы о переселении знала. И рассуждай логично, невозможно же переселить целый город.

– Конечно, если рассуждать логично, но не всем логика под силу, – кротко сказал отец. По всему было видно, что он спорить не собирается, но мать его не переубедила.

Бабушка покачала головой.

– Ой, вей, – сказал она на идиш. – Ты, Клара, конечно, большой человек, член какого-то бюро, чтоб их всех холера взяла, но если бы ты хоть раз постояла в очереди, ты бы так не говорила.

– Мама, – попросил отец, – не продолжай, и так тошно.

– Господи! Где были мои глаза, когда я выходила за тебя замуж?! – вскричала мама и ушла на кухню. Её партийное самолюбие было оскорблено убежденностью бабушки и сомнениями отца.

– Мама, ты не волнуйся, – сказал отец бабушке. – Переселят, так переселят, везде живут люди. Нужно подготовиться.       С тех пор он потихоньку приносил домой деревянные ящики и складывал их в подвале, где хранился уголь. Ящиков набралось уже больше двадцати, когда умер Вождь. Мама и Боря рыдали, отец ходил хмурый, бабушка на людях делала вид, что вытирает глаза, а дома улыбалась. Потом врачей вдруг освободили, и слухи о переселении евреев как-то сами собой утихли. А из ящиков отец сколотил для сына голубятню. Установили ее во дворе, поместили две пары рябых голубей, расцветкой похожих на далматинцев, и те мальчишки, кто еще недавно кричали вслед Боре «жидовская морда», вместе с ним увлеченно гоняли голубей. Боря не возражал. Евреи, они такие – не злопамятные. Просто у них очень хорошая память.

Диалог в очереди к врачу

– На Соборной площади памятник стоит. Воронцову. Графу. Красивый мужчина, очень представительный. И стихи Пушкина под памятником. Полумилорд, полукупец, полуневежда… Дальше не помню. Он его не любил.

– Кто кого?

– Оба два.

Образец для тинэйджера

В 50-х в Одессе еще оставались разрушенные войной дома. Одну из таких «развалок» на Дерибасовской расчистили и превратили в летний кинотеатр. Он назывался «Комсомолец». Сеанс был всего один. Он начинался вечером, когда стемнеет. Один и тот же фильм демонстрировался три недели подряд. Кинотеатр сразу полюбился одесситам, не избалованным вечерними развлечениями и рвущимися «на воздух» из шумных коммунальных квартир. Особенно по выходным. Перекупщики это поняли и облепили кассу, как старатели – золотоносную речку. В субботу и в воскресенье спекулянты продавали билеты на сеанс втрое дороже. Но в будни, в конце третьей недели демонстрации картины, зал пустовал.

В тот день показывали «Багдадского вора». Гарик был чем-то занят, и Боря пошел в кино один. Народу в зале набралось не много. Смеркалось. Высоко в небе носились ласточки. В окнах соседних домов, выходящих на кинотеатр, появились бесплатные зрители.

Боря сел с краю в последнем ряду и закурил. Летний кинотеатр тем и хорош, что здесь можно курить, никто не сделает замечание.       На другом конце ряда сидела пара лет двадцати пяти. Он обнимал её за плечи.

Наконец стемнело. На экране появились «Новости дня». И тут парень засунул свободную руку под лифчик девушке. Боря в определенных случаях обладал хорошей фантазией. Он увидел себя в такой ситуации, свою руку на женской груди… Это видение мучила его весь сеанс.

Пара так и просидела полтора часа – не шелохнувшись. Им было хорошо и комфортно. А в голове Бори пульсировала только одна мысль – скорей бы повзрослеть!..

Увы, время движется по своим законам, и на желание подростков ему плевать. А золотые рыбки в Черном море не водятся, и говорящие щуки тоже.

Сострадание

Городская молодежь увлеклась куренем анаши. Её называли планом. Тогда наркотики еще не попали в число запрещенных удовольствий. Как и положено, первым пристрастился к плану Гарик. И расхваливал его действие постоянно. Боря, всегда подражавший Гарику, не удержался, попросил папиросу.