Мемуары

Раздача кончилась, и диспозиция похода была объявлена. Со скамьи, на которой происходила раздача, я взял для себя стакан вина и ломоть хлеба, но несколько моих офицеров, приготовивших себе немного бульона, подошли ко мне и попросили разделить с ними трапезу. Мы направились в подвал одного дома, недалеко от ворот Варесе, как вдруг снаружи раздались крики, как раз у этих ворот. Это были австрийцы, ворвавшиеся сюда и смявшие стражу, которая не то от голода, не то от усталости дала захватить себя врасплох. Я до сих пор не знаю, кто нас предал и кто несет ответственность за это нападение. Если здесь не было предательства, то вина лежит на тех, кто стоял на страже. Как бы то ни было, враги были в городе, менее чем в пятидесяти шагах от того дома, в котором находился я с несколькими пригласившими меня офицерами. К тому же наступила ночь, и я предоставлю воображению каждого нарисовать себе, как велико было замешательство среди нашего отряда, который сражался всего несколько дней и боевой дух которого был не очень высок. Что касается меня, то обнажить саблю и, не теряя времени, в сопровождении немногих неустрашимых офицеров броситься отражать врага было для меня делом одного мгновения. Среди офицеров были Даверио, Фабрици, Буэно, Кольоло, Джусти, молодой миланец, мой адъютант, смертельно раненный в бою и потом скончавшийся, юноша несравненной отваги; я прошу моих соотечественников сохранить о нем память. При звуке наших голосов бегущие остановились и повернулись к своим преследователям. Началась схватка грудь с грудью. Некоторое время исход сражения был неясен, склоняясь в пользу то одной, то другой стороны. Наконец мужество итальянцев взяло верх, и противник был отброшен от Мораццоне. Мы приняли меры обороны, забаррикадировав подступы к деревне, и разместились в нескольких домах на окраине, пригодных для отражения атакующих. Я должен упомянуть здесь одного польского капитана, который находился при нас с несколькими своими соотечественниками, совершавшими чудеса храбрости. Сожалею, что не помню имен этих отважных товарищей, которые столь блестяще поддержали общее мнение о бесстрашии своей нации.

В то время враг, изгнанный из Мораццоне, прибег к постыдным действиям, которые он обыкновенно практиковал, особенно в Италии, этой стране, несшей крест искупления и мученичества. Он без пощады предал огню все строения, окружавшие деревню, и стал беспорядочно обстреливать последнюю из орудий. Огонь с ужасающим треском распространялся от дома к дому, а стрельба с обеих сторон еще усиливала сумятицу. Но после того, как австрийцы были отбиты, они не возобновляли больше атаки. Мы, со своей стороны, не могли и думать напасть на врага, занимавшего выгодную позицию. Принимая во внимание обстановку, нам не оставалось ничего другого, как уйти, чего бы это ни стоило; мы были уверены, что утром нас окружат огромные силы австрийцев.

Неприятельские силы, уже многочисленные, постепенно получали подкрепления. Подавленные зрелищем пожара, который шаг за шагом опустошал деревню, наши немногочисленные бойцы, находившиеся в угнетенном состоянии духа[173], походили на саламандр, окруженных огнем[174]. Единственным путем к спасению было отступление, которое мы начали в 11 часов вечера. Выстроив людей, сделав кое-как перевязки раненым и усадив некоторых на коней, мы начали, незаметно для противника, пробираться по одной из забаррикадированных нами улочек. Проводников не удалось найти, и мы вынуждены были принудить священника указать нам дорогу, но он делал это с явной неохотой. Да оно и понятно: эти вампиры существуют в Италии только для того, чтобы быть агентами и лакеями иноземцев! Этот священник, который шел в сопровождении приставленных к нему двух наших людей, принес нам мало пользы и вскоре сумел сбежать, несмотря на конвой.

Ночь была темной, и окрестности освещались только заревом пожара. Сначала передвижение шло в порядке, и так продолжалось некоторое время. Вдоль колонны часто передавался вопрос: «Следуют ли за нами отставшие?». Несколько раз приходил ответ: «Идут, идут». Но затем крикнули: «Их нет!». Мы сделали продолжительную остановку, и я выслал на поиски всех адъютантов, которые находились при мне, в том числе Арольди и Кольоло, а затем сам дошел почти до Мораццоне; но собрать людей так и не удалось. Нас осталось около шестидесяти человек.

Я был крайне огорчен случившимся, тем более что среди отставших находились наши бедные раненые: Коччелли, один храбрый боец-поляк, Демаэстри, у которого затем была ампутирована правая рука, и другие, чьи имена не сохранились у меня в памяти.