Мемуары

Однако, к несчастью, наши конные разведчики — а их у нас было маловато — попали в руки неприятеля, так что папский отряд на дороге Номентана напал врасплох на наш авангард и завязался бой. Начавшаяся стрельба оповестила меня о присутствии врага, когда мы миновали деревню Ментана. При таком положении вещей, когда схватка началась, отступление было бы равносильно бегству, поэтому не было другого выхода, как принять бой, заняв поблизости сильные позиции. Я послал приказ шедшему в авангарде Менотти занять эти сильные позиции и оказать сопротивление. Затем я послал вперед остальные колонны, развернув их справа и слева для поддержки первых, а несколько рот оставил в резерве правой колонны. Дорога, ведущая из Ментаны в Монтеротондо, ставшая в тот день театром наших действий, дорога удобная, но она лежала в низине и была слишком узкой. Поэтому я был вынужден искать на нашем правом фланге подходящие места, чтобы установить оба орудия, отбитые нами 25 октября у врага. Это было выполнено с большим трудом по причине нехватки в людях, знающих хорошо местность, и лошадей, да и сама местность была неровной, пересеченной изгородями и виноградниками. Тем временем жесточайший бой кипел по всему фронту. Мы заняли позиции, не уступавшие и даже лучше позиций врага, так как в течение всего дня он не смог ввести в действие свою артиллерию; некоторое время мы удерживали наши позиции, несмотря на огромное превосходство неприятеля как в вооружении, так и в численности. Я должен, однако, признать, что волонтеры, деморализованные массовым дезертирством из наших войск, не были в этот день на высоте своей былой славы. Доблестные офицеры и горсточка следовавших за ними храбрецов проливали свою драгоценную кровь, не уступая ни пяди земли; но наша масса не отличалась той отвагой, что прежде. Она уступала превосходные позиции, почти без сопротивления, на которое я был вправе рассчитывать. Битва началась около часа дня, а к трем часам, примерно, постепенно овладевая одной позицией за другой, враг отбросил нас на один километр к деревне Ментана. Наконец, к трем часам мы смогли разместить наши орудия на нашем правом фланге на выгодных позициях и обстрелять с успехом врага. Штыковая атака всей нашей линии и стрельба наших в упор из окон домов в Ментане усеяли землю трупами папских солдат. Мы оказались победителями, враг бежал, потерянные позиции были нами вновь заняты. До четырех часов победа улыбалась сынам итальянской свободы и мы стали хозяевами поля боя. Но я повторяю, в наши ряды проникла роковая деморализация. Да, мы вышли победителями, но мы не захотели завершить нашу победу, преследуя врага, покинувшего поле боя. Среди волонтеров поползли слухи о якобы двигающихся на нас французских колоннах; у нас не было времени узнать, кто распустил этот слух; конечно, это работа наших врагов в черных сутанах или дьяволов. Все знали, что итальянская армия — против нас: на границах она задерживает наших, перехватывает то, что нам предназначено, срывает связь с нами, словом, итальянскому правительству, священникам и мадзинистам удалось посеять в наших рядах уныние. А ведь не каждый настолько закален, чтобы не упасть духом и решительно идти вперед, выполняя свой долг.

Около четырех часов дня слух, что французская колонна в количестве двух тысяч солдат Бонапарта напала на нас с тыла, нанес последний удар стойкости наших волонтеров, но это был ложный слух. В действительности, это был экспедиционный корпус Де Фальи, прибывший на поле боя для поддержки обессиленных и разбегавшихся папских солдат. Итак, столь доблестно вновь занятые нами позиции мы опять оставили, а толпа бегущих запрудила дорогу. Напрасно мой голос и голоса моих отважных офицеров призывали их остановиться. Напрасно! Мы охрипли от крика и брани. Напрасно! Все бежали по направлению Монтеротондо, бросив одно орудие, которое лишь на следующий день попало в руки неприятеля, оставив на произвол судьбы горсточку мужественных волонтеров, продолжавших из окон истреблять врага. Когда противник отступает, любой становится храбрым — так случилось и с нашим неприятелем. Папские вояки, ранее улепетывавшие от нас, теперь, поддержанные французскими колоннами, осмелев, снова двинулись вперед. Мы отступали, а они жали нас и своим отличным оружием наносили нам большие потери убитыми и ранеными.

Французы, которых мы сначала приняли за папских солдат, также перешли в наступление со своими эффективными ружьями «Шасспо»[399], осыпая нас градом пуль, к счастью больше нагонявших страх, чем причинявших смерть. О, если бы наши юноши вняли бы моему голосу и удержали бы позиции, — это легко было сделать без особого риска, — которые мы вновь заняли в Ментане и ограничились бы их обороной, тогда, пожалуй, день 3 ноября стал бы одним из самых славных дней итальянской демократии, невзирая на отсутствие столь многого и на такое незначительное число людей, какое было у нас в Ментане[400].