Мемуары

Уже на следующий день ранним утром я вылетела из Граца в Берлин. Мне нужно было присутствовать на торжественном заседании Имперской палаты по культуре, проходившем в Немецком оперном театре. Здесь вручали ежегодную Национальную премию за достижения в области кинематографии и литературы. Предполагалось, что награду получит фильм «Олимпия», но полной уверенности все же не было. На это мероприятие меня сопровождал американский художник Хьюберт Стоуиттс, с которым я дружила уже два года. Хотя он предпочитал общество молодых мужчин, а не девушек, мы с ним быстро нашли общий язык. Во время Олимпийских игр посольство США устраивало в Берлине выставку написанных им больших реалистических портретов американских атлетов, участвовавших в соревнованиях. На ней мы и познакомились. Нас связывали общие интересы в искусстве, поскольку Хьюберт был не только художником, но еще и танцовщиком и хореографом. Пять лет он танцевал с прославленной Анной Павловой и писал портреты русских танцовщиков и балерин. Находясь в Берлине, Стоуиттс ставил для Лилиан Харви[280] танцевальные сцены в ее фильмах, снимавшихся на киностудии УФА. Он был единственным человеком, кроме моих сотрудников, кому я разрешила посещать себя в монтажной.

Как и ожидалось, я получила Немецкую премию в области кинематографии 1938 года за создание фильма «Олимпия». Поразительно, но никто из присутствовавших на награждении не удосужился поздравить меня. Какой контраст с берлинской премьерой и тем ликованием публики, которое было в Вене и Граце! Для меня даже не зарезервировали место, и нам с Хьюбертом пришлось некоторое время искать, где бы присесть. В зале царила холодная и гнетущая атмосфера — это можно было объяснить только тем, что здесь хозяйничал Геббельс, а мероприятие готовили мои «друзья» из Министерства пропаганды. Но в своей речи Геббельс не сделал ни малейшего намека на причину такой холодности — для этого он был слишком умен.

В выспренних словах министр похвалил мою работу. Полагаю даже, что при этом он не особенно кривил душой, поскольку фильм и его создатель были для него совсем не одно и то же. Я вспомнила множество связанных с Геббельсом неприятных моментов и потому нисколько не удивилась его поведению. Он был настоящим мастером лицемерия.

Мы незаметно покинули театр и поехали на мою виллу в Далеме, куда уже пришло множество поздравительных телеграмм.

До сих пор у меня совсем не было времени, чтобы обжиться в новом доме. И то, что он вообще оказался пригодным для обитания, — заслуга Стоуиттса. Пока я работала в монтажной, он заказывал множество разной мебели, картин и ковров, из которых ночью, когда заканчивалась работа, мне предстояло выбрать что-то по своему вкусу. Я надеялась, что смогу, пусть и в течение недолгого времени, насладиться своим домом и садом. Через несколько недель предстояло отправиться в турне с фильмом «Олимпия».

Неожиданный визит

Незадолго до связанных с премьерой поездок неожиданный визит мне нанес Гитлер. Из рейхсканцелярии позвонили и справились, могу ли я принять фюрера. Удивленная, я ломала голову, что стало причиной его посещения. Хелена, моя повариха, и горничная Марихен очень разволновались и стали спорить, кто будет подавать чай. В четыре часа Хелена доложила, что подъехал черный «мерседес». Я вышла в вестибюль встретить Гитлера, прибывшего вместе с Альбертом Борманом, братом Мартина Бормана.[281] Оба гостя были в штатском, Гитлер в темно-синем костюме.

Прежде чем войти, Гитлер попросил своего спутника подождать его где-нибудь в другом помещении. Горничная отвела Бормана в устроенный в полуподвале бар в деревенском стиле. А фюрер тем временем прошел со мной в большую гостиную, бывшую одновременно и просмотровым залом. Я предусмотрительно попросила прийти моего киномеханика, господина Кубиша, чтобы при необходимости можно было показать Гитлеру какой-нибудь фильм.

Мой гость, казалось, находился в превосходнейшем настроении. Он восторгался домом, садом и особенно, что меня несколько удивило, внутренней обстановкой, хотя стиль ее был совершенно иной, нежели в его собственных помещениях. Немного смущаясь, я спросила:

— Что вы будете пить, кофе или чай?

— Пожалуй, чай, но, если можно, слабый, я должен беречь свой организм.

В саду в крытой беседке, увитой плющом, Хелена накрыла украшенный цветами чайный столик и гордо подала испеченный ею яблочный пирог из слоеного теста.

— Мне так редко удается, — проговорил Гитлер, — выкроить свободное время и побыть несколько часов обычным человеком. Знаю, что вы тоже работяга и также почти не имеете личной жизни.

Потупив взор, я помешивала ложечкой в чайной чашке.

— Полагаю, — продолжал он, — что вы так же, как и я, слишком много работаете, вам следовало бы поберечь себя.

Я обрадовалась, что фюрер затронул эту тему. Теперь можно было спокойно поговорить о моей работе, разочарованиях и бессонных ночах, но и об ощущении счастья, когда работа имела успех.

— Люди, подобные вам, — заметил Гитлер, — чаще всего становятся одинокими. Таким приходится нелегко.